— А что говорить-то?
Я взял бумагу, пододвинул к себе чернильницу.
— Говори все, что знаешь.
— Ты уж лучше спрашивай, а я буду отвечать.
— Хорошо, — согласился я, — буду спрашивать.
— А меня не убьют? — вдруг спросил он.
— Кто тебя убьет?
— Они, о которых буду говорить.
— Руки у них до тебя не достанут.
— Вдруг их, откровенно говоря, выпустят, а они меня поймают.
— Кто их выпустит? Что ты зря болтаешь?
— Они страшные, — вздохнул Ваня.
— Конечно, страшные. Все контрики страшные, да посильнее их Советская власть. Кого ты из них больше всего боишься?
— Васильева, — оглянувшись на дверь, шепотом ответил Ваня.
— Знаем этого хлюста. Ты расскажи, кто еще из этой шайки не арестован. Кто в деревнях пока сидит, время свое выжидает?
Ваня задумался. Низко склонил голову. Я молчал, не подгоняя его.
— Про всех не знаю, а вот наш председатель волости Ефим Оськин с ними заодно.
Это для меня новость. Но я не показал виду, что удивлен. Сказал только, что нам об этом уже говорил Егор Полосухин.
— А про брата своего Ефрема говорил?
— Про брата умолчал, — сознался я. — И он с ними?
— А про мельников Евстигнеева Григория и Луткова Карпа, бывшего церковного старосту, сказал?
— Тоже нет.
— А про хозяйку чайной в Петлине толстую Анисью Лопухину сказал?
— Про нее говорил, — соврал я.
— А про бывшего урядника Василия Антоныча, который милиционером в Субботинке?
— Нет, не говорил.
И Ваня, вдохновившись, с отчаянием и даже с какой-то злой радостью начал перечислять других лиц — лавочников, мельников, церковных старост, кулаков.
— Откуда ты их всех знаешь, Ваня?
— Вроде вестового я был и часового. Стерег сборища.
— Подожди, Ваня, так не упомню. Давай запишем.
Он вдруг замялся, будто опомнившись от запальчивой откровенности. Пришлось подбодрить его.
— Раз начал, не бойся. Отступать ни к чему. Мы сейчас все это по форме проведем. Вот тебе бумага, чернила. Пиши заявление в чека.
— Не знаю как. — Он взял ручку и бумагу.
— Пиши, я помогу тебе. Пиши так:
Настоящим я, Жуков Иван Петрович, привлеченный по делу контрреволюционной группы, в которую вовлек меня Васильев Алексей Федорович, сообщаю, что в эту эсеровско-кулацкую группу входят…»
Он писал довольно быстро. Парень был грамотный. Когда перечислил всех, я решил задать два главных вопроса.
— Пиши, что, кроме перечисленных лиц, в эту группу входит…
Он остановился, так как и я остановился.
— Слушай, Ваня, а кто еще с вами был, который скрылся?
— Н-не знаю.
— Ваня, ты хорошо знаешь. Кто сказал вам и бодровскому председателю за углом возле сарая, когда вы укладывали винтовки на телегу, чтобы к нему прийти седьмого числа?
— Не знаю. Около сарая никого не было.
— Вот видишь, начал ты хорошо и вдруг испугался. А бояться нечего. Главный-то не Васильев, а этот, в желтых очках.
У Вани лицо покривилось, руки задрожали, и перо выпало.
— Закурим еще.
— Так ты его видел? — спросил он с большим удивлением.
— Очень даже хорошо. И за столом вы у Тарасова вместо сидели.
— Но он меня убьет!
— Он ничего не узнает. И ты никому не говори.
— Эх, раз и про это знаешь, мне бояться нечего. Все равно, куда ни шло. В этот вечер он был. И раньше приезжал. Только фамилию не вспомню. Чудная какая-то.
— А ты вспомни.
— А что вспоминать-то! Наш теперешний начальник милиции.
— Жильцев?
— Он, он, — обрадовался Ваня. — Ей-богу, фамилию забыл.
— Запиши и его.