— Ох, салотопни лопни, ну тебя! — отмахнулась старуха. — Его бы самого в салотопню, а поганым салом колеса подмазывать.
— Что ты, бабка, так о кавалере. Нехорошо…
Кроме Васильева, все «гости» уселись за столы. Первым поспешил Климов. Чтобы насытить утробу, которая всю жизнь принимала только жирную пищу, требовалось много еды. Климов сразу же запустил лапу в чугун, обжегся, подул на пальцы и снова запустил. Наконец-то ему посчастливилось — и он, обжигаясь, вытащил пару крупных картофелин. Жадность не оставляла его и тут. Он настороженно, как хищник, смотрел то на одного, то на другого из своих соратников. Остальные ели более или менее чинно. Тарасов жевал сухую, без масла, картошку, чередуя ее то с огурцом, то с луком.
— Черт-те какое баловство! — ворчала Василиса, неся на подносе четыре чайные чашки с самогоном. — Вчера лакали как господа, а нынче все одно лопают как арестанты. За что их только балует совецка власть?
— А ты, бабка, не ворчи. Аппетит им не отбивай, — уговаривал Василису Иван Павлович. — Им ехать тридцать верст.
Когда разобрали чашки, а Климов выбрал себе которая пополнее, Иван Павлович поднял руку и полусерьезно произнес:
— Надо бы по-другому угощать вас за всяческие делишки, но мы, чекисты, за зря ни одного человека не покараем. Если будет честное показание, окажем полное снисхождение. Невинных, конечно, не задержим. Пейте да по совести показывайте на следствии. В городе мы еще не раз встретимся.
От такого тоста Егор прослезился, Васильев нахмурился, Климов ничего не понял, Тарасов кивнул головой в знак согласия, а Ванька побледнел и есть перестал.
Во время этого разговора я наблюдал за Брындиным. Что только не делалось с его лицом! Оно было багровым, и рябинки с веснушками походили на медные копейки. Ему до крайности не нравилось такое обхождение с арестованными. Он не мирился с «деликатностью» своего предчека. Не раз у них происходили по этому поводу крупные ссоры. Кулачный боец, «выручала» или «надежа» — от одного только взмаха рук его заранее валился народ наземь, — Брындин при допросах брал писклявым криком, руганью; недвусмысленно стучал по столу своим кувалдой-кулаком и тем добивался показаний. Ему ничего не стоило и осуществить свои угрозы, за что, впрочем, попадало от Ивана Павловича. А Ивана Павловича он любил по-отцовски нежно, а слушался, как младенец, хотя ругался с ним далеко не по-младенчески.
Брындин был старше нас с Иваном Павловичем лет на семнадцать. Мы ему годились в сынки, как и многие наши сверстники, работники уезда.
Иван Павлович особого склада человек. Он мне сосед по нашему волостному селу Владенину. Моя мать из этого села. Народ там культурнее, чем в нашей Леонидовке. Во Владенине четырехклассная «министерская», а не церковноприходская школа. Ее-то и окончил Иван Павлович. В ней преподавали дроби и зачатки алгебры. Иван Павлович увлекся математикой и мечтал поступить в Учительскую семинарию в Пензу, но революция дала ему иной ход. Он был назначен председателем уездной Чрезвычайной комиссии.
Отец у Ивана Павловича — мужик умный, грамотный. В давние годы он был избран старшиной волости. Он справедливо разбирался в любых делах и не особенно доверял писарю, пропойце и взяточнику. Отца, кроме земского начальника, все уважали. Избранных на волостном съезде старшин по правилам утверждал земский. Когда отца Ивана Павловича избрали на второй срок — на три года, — земский выборы не утвердил. Своей честностью, неподкупностью и заступничеством за крестьян Павел Терентьевич Боркин не понравился земскому.
В шестом году в наше восставшее против помещика село пригнали стражников. Силы были неравны. Тогда на подмогу прискакали мужики из Владенина. Во главе их был отец Ивана Павловича.
После разгрома сел главарей сослали в Сибирь. Туда же был сослан и отец Ивана Павловича. Ване в то время было одиннадцать лет. Теперь отец снова дома. Несмотря на подорванное каторжными работами здоровье, он заведует в волости земельным отделом.
Отец и внушил Ивану Павловичу чуткое отношение к людям.
Способ допросов был у Ивана Павловича свой, не брындинский. Этот способ заключался в умении заглянуть в душу преступника, дознаться, чем он дышит, вызвать на откровенность, тщательно взвесить факты.
— Что ты с ними канитель разводишь? — донесся до меня из кухни голос Брындина.
Они с Боркиным были там. Совещались.
— А ты иди, угощай их. Скоро с ними отправишься.
— Угоща-ай, — проворчал Брындин, — слово-то какое!
— По дороге зря чего не делай.