— Что о реке?.. Это не река, а лягушатник.
— Именно о лягушатнике. Не мелькает у тебя мысль, как избавиться от лягушатника и развести рыбу?
— Как так? — заинтересовался Федя.
— Посмотри на тот и на этот берег. Видишь?
— Догадываюсь. О плотине намекаешь? Плотину прудить?
— Не только плотину, но и водяную мельницу вполне можно.
Федя похлестал по воде лозинкой, снова посмотрел на тот берег и произнес, как бы вспоминая:
— Хороший до войны был пруд… глубокий… Плотва, караси и окуни расплодились. Сетью даже ловили, а весной, когда воду спускали, бабы решетами. Вот как…
Иван Павлович с интересом вслушивался в наш разговор.
— А ты возьмись, Федя. Теперь у вас есть кому взяться. Докажите, что комитет не только у кулаков хлеб отбирает, но и плотины строит. И мельницу при ней. Комбедовская водяная мельница. Шутка?
— Правильно все. Подумать надо.
— Теперь сад, — вступился уже я, — тоже хороший был у Тарасова?
— Чего не сад! — подтвердил Федя. — Одних яблонь около полутораста. А там вишни, сливы, малина.
— За сад возьмись. Он теперь ваш, комитетский. Подними весь народ.
— Осенью… за сад возьмемся, — согласился Федя, не споря.
С Федей легко говорить. Умный, понимающий человек, хозяйственный. Его не надо убеждать, а только подсказывать, поддерживать, наводить на мысль.
— Пока жнитво не началось, — добавил Иван Павлович, — надо подготовиться. Народ свободен, сенокосы займут не всех. Лошади есть, лес охлопочите. Трудно будет с чем-нибудь — ко мне в чека. Моей бумажке любой лесничий уважение сделает.
— Да, с чего-то надо начать, — уже размышлял Федя.
— Конечно, с народа, — перебил я. — Собери всю бедноту и всех, кто придет, расскажи им. Комитет выделит на это дело главного начальника-распорядителя.
— Заглавного надо. Только вот кого?
— Вам виднее. Вы друг друга в селе знаете.
Федя задумался, продолжая щелкать по воде лозинкой. Наконец словно вспомнил:
— Если Алексея?
— Конечно, — подтвердил я. — А теперь, Федя, иди на ту сторону. Нынче обыск у Егора и Жукова Ивана производить будем. Не взять ли нам в помощь председателя волсовета Оськина или уполномоченного?
— Обойдемся без них.
— В селе еще ничего не знают? Разговоров нет?
— Пока не слышно. Только моя тетка, черт Федора… с палкой ходит… Егора ищет. Пропал старик. — И Федя засмеялся.
— Алексей сейчас дома? — спросил я. — Сходи, Федя, к нему, попроси его прийти. Но так, чтобы Екатерина ни о чем не знала. И пойдем мы все не вместе, а поврозь. Сначала пусть он, затем ты. Кстати, скажи Андрею, что я пока не убит. Пусть не беспокоится. Он повезет нас вместе с Иваном Павловичем.
Федя задумался, помрачнел. Гоняя лозинкой ветку с листиками, он вздохнул и спросил меня:
— Может, ты останешься еще на денек?
— Зачем, Федя? — Я услышал в его голосе мольбу.
— Да так… А то, выходит… сразу все уедете… а я один. Кроме Алексея, посоветоваться не с кем. Дело большое… Кулаки, прочие…
— Останется, останется, — понял его Иван Павлович и обратился ко мне: — Петр, я один провожу их в город. Даже Степу тебе оставим.
— Ладно, — согласился я. — Так ты, Федя, иди за Алексеем, а подводчику моему скажи, чтобы накосил где-нибудь травы для лошади. Может, еще раз придется ночевать.
Федя ушел, а мы поплыли обратно.
Идя к дому, я подробно рассказал Ивану Павловичу о Феде, о моем с ним знакомстве, о Лене, о Федоре, об Иване Жукове и о всех, кого здесь Иван Павлович увидел впервые. Рассказал о салотопне Климова, наконец, о встрече с бодровским председателем, главным самогонщиком, эсером, бандитом.
Многое было для Ивана Павловича новым. Он по нескольку раз переспрашивал меня. Затем перевел разговор на Лену. Почему-то наши отношения заинтересовали его.
— Значит, Федора сестра Лены, говоришь?
— Сестра. Кулачка, мельничиха. Женила Егора на себе. Такое бывает по некоторым случаям.
— Догадываюсь, по каким. Н-да-а. Чудно все-таки вышло. Значит, мы всю твою… бывшую… или будущую родню арестовали?.. Совсем интересно. Посмотреть бы на эту Федору.
— Увидишь. У меня нет особой охоты встречаться с ней.
— Ты можешь на обыск к ним не идти, — предложил Иван Павлович.
Он не так меня понял.
— Как раз и пойду, Ваня.
— Не подумают, что мстишь им?
— Теперь поздно думать.
— Впрочем, пустяк. Вот и Лены я тоже не видел. При случае можно?
По голосу Ивана Павловича я понял, что не ради насмешки он об этом спрашивает, а из сочувствия ко мне. Он сам влюблен в Зою, молодую учительницу математики в женской гимназии, стройную, высокую девушку с удивительно правильным красивым лицом. Она дочь бухгалтера в казначействе. Ваня ходит к ним на дом, когда бывает свободным, и занимается с ней, как он говорит, алгеброй. По правде сказать, я не знаю, что это за наука — алгебра. В дробях еще чуть-чуть смыслю. Но у них, кажется, дело идет хорошо.