На глазах сохнут листья, желтея безо времени, сохнет, сжигаемый пылью, тучный колос и все туже сжимается, и постепенно умирает зерно. Подует ветер, и осыпается иссохшее зерно на землю, нужное разве птицам.
Трескается земля, словно прося помощи у человека; еще недавно густая рожь ломается, овес садится «в клетку», вкривь и вкось, шумливое просо, еще не налившись зерном, звенит своими широкими, уже побуревшими листьями.
Не поют жаворонки, молчат перепела, ошалело мечутся грачи и падают, истомленные, где-нибудь в тени под высокой межой. Лови их в это время голыми руками!
А в небе ни тучки, ни облачка. Лишь иногда в самой выси, кажется, под каким-то несуществующим небом стоят перистые, скучные обрывки облаков.
Ходят люди по полям с хоругвями, иконами, служат молебны в овраге у ключевого родника, купаются в проточных ручьях, обливают друг друга, молятся, охают, призывают всемогущего, чтобы дал дождь, ставят свечи Илье-пророку, ждут — не наплывут ли тучи. Но туч по-прежнему нет, и дождя нет. Засуха. Голод идет.
Земля, мать-кормилица, изнемогла от жары, она не в силах дать хлеб, она сама жаждет влаги и пищи. Она голодна. Весь навоз мужики извели на топливо. Сушат его или, смочив и взмесив, делают кизяки.
Выбирай любое: или зимой сиди без топлива в холодной, насквозь промерзшей избенке, или, не унавозив землю, голодай. Но и на унавоженной земле суховей сжигает урожай.
Нужны леса и леса. Нужны посадки.
Но где проводить эти посадки, если земля поделена и переделивается каждый год? И рискнут ли мужики отвести под лес участки земли? Попробуй поговори с ними!
Помещик — иное дело. У него своя земля и много ее. Он, помещик, может и пруды копать мужичьими руками, и плотины возводить, и родники ключевые расширять, и леса хвойные или дубовые сажать. Ухаживать за ними руками мужиков, возить воду из пруда и огородить от скотины.
Не под силу все это мужику ни скопом, ни в одиночку.
Но пруды-то прудить, плотины ставить, где течет хотя бы ручеек или впадина, овраг, куда стекает весенняя вода, — это бы могли мужики. И это делалось бы для скотины, для водопоя. В плохих прудах воды едва хватало до петрова дня, потом вода становилась желтой, мутной.
И, припекаемое солнцем, месиво твердело, словно глиняный пол, и на днище большого пруда подпаски уже играли в дубинки.
Обсаживать бы такие пруды ивняком, ветлами и всем, что быстро растет. И углублять такие пруды, чистить их, не жалеть силы.
А сколько запущенных колодцев! Нечищеных, с затхлой водой. Колодцы эти считаются «погаными», вода в них коричневая и кислая, годна лишь для тушения пожаров, да и то ее там бочки две-три.
«Да, так было. Будет ли дальше так?» — думал я, вглядываясь в далекие избы, расположенные на берегах оврага. Это Языково, деревня горшечников. У них есть пруд, он им необходим. Народ мастеровой, дружный, а живет грязно. Всюду глина, сажа. Печи для обжига в избе или в овраге.
Будет ли народ и впредь так жить, ночевать в избе вместе со скотиной или начнет человеческую жизнь? Надо полагать, придет иная жизнь. И если не это поколение, то следующее, которое вырастет при Советской власти, поймет свои интересы. Все будет зависеть от Советской власти, если она укрепится, если она разобьет врагов и возьмется за то, ради чего боролись трудовые люди.
Это не пустая мечта. Настанет время, когда все мужики не только артельно будут строить мосты, прудить пруды на больших и малых реках, но когда и землю объединят и на ней работать начнут тоже артельно, «каждый за всех, и все за одного». Как это получится, еще неизвестно, только обязательно получится. Земля народная, власть народная.
Исчезнут зависть друг к другу, злоба соседа к соседу, ругань из-за борозды на огороде, драки за кусок земли, за украденный сноп и бабьи свары из-за кур.
Не мечта это, а близкий день. Образование для всех уже открыто. Есть и бесплатное лечение. И артели кое- где появились, организованные комитетами бедноты. Стало быть, это не пустые мечты.
Так думал я, приближаясь к городу Инбару.
Солнце шло на закат.
Навстречу из-под горизонта медленно поднимались пышные облака. Верхняя кромка их окрасилась в пурпурово-огненный цвет.
В воздухе тихо, прохладно, спокойно. И на душе так хорошо. Ехал бы и ехал без конца. Мысли текут беспорядочно, переходят одна от другой, не имея конца и начала.