- Ты здесь один? - спросил Генрих, переведя дыхание.
Впрочем, он не сомневался, что мальчик действительно один, уж больно глупо себя вел. Однако, увидев, как метнулся его взгляд, Генрих насторожился.
- Д'Обинье! - скомандовал он. - Возьми пятерых человек и проверьте дома! Остальные - к лошадям!
Агриппа д’Обинье, один из самых давних и проверенных товарищей принца Наваррского, коротко кивнул, и тут же принялся отдавать короткие приказы.
- Один я! Один! - закричал вдруг парнишка, будто намеренно перебивая его. - Стреляйте, сатанинское отродье, чего же вы ждете?! Я все равно вас всех ненавижу! Чтоб вам сдохнуть всем, еретикам поганым!
В этом крике Генриху послышалось что-то ненатуральное, словно мальчишка стремился отвлечь их от чего-то.
- Агриппа, живее! - поторопил он.
Мальчишка дернулся вперед.
- Стоять! - приказал Гаро, вскидывая ружье.
Тот снова отступил к забору, затравленно озираясь.
- Ну и чего ты на людей бросаешься? - поинтересовался Генрих с деланным благодушием. Он уселся на полусгнившую лавку, ковыряя шпагой землю, но не забывая, однако, краем глаза следить за ближайшими воротами. - Сидел бы дома лучше, мамка небось волнуется, все глаза в окошко проглядела.
- Нет у меня мамки. И отца нет. Ваши убили, нехристи! В аду вам всем гореть чертям на радость! Ненавижу вас всех! Ненавижу! И буду резать вас, пока жив!
Ах, вот оно что...
- Сколько тебе лет? - спросил Генрих.
- Тринадцать, - с вызовом ответил паренек... А Генрих, думал, меньше. Он молча разглядывал своего пленника, ожидая возвращения д’Обинье. Повисла пауза.
- Мой принц, вон в том доме двое детей, - доложил наконец Агриппа, - девочка лет семи и малыш едва из пеленок. В подполе прятались, но малой заревел, мы услышали. А больше никого нет.
Ах, вот от кого юный мститель отвлекал их внимание. Вот уж воины так воины, троих детей испугались.
- Твои братик с сестренкой? - спросил Генрих.
- Не трожьте их, ироды поганые! - мальчишка по-прежнему угрожающе потрясал топором, но в его голосе впервые появились умоляющие нотки.
- Да уймись ты уже, не тронем, - успокоил его Лаварден, - если тебя, дурака, убьют, они и так не переживут эту зиму.
Паренек замолчал и опустил взгляд, видно, осознав справедливость этих слов.
- Я понял, что ты ненавидишь гугенотов, - продолжал Генрих, - но неужели ты не видел, сколько нас? Ты бы еще на армию напал из-за плетня. Совсем, что ли, ничего не соображаешь?
- Еретики убили мою мать, - негромко напомнил мальчик. - Она кричала... просила... а они... а я прятался в подполе..., - его детское лицо вдруг почернело и стало таким, что Генриха пробрал холод, - я никогда больше не буду прятаться... - заключил он вдруг с неожиданным спокойствием и еще крепче сжал топор.
- Когда это было? - спросил Генрих, инстинктивно уводя внимание мальчишки от той картины, которая сейчас разворачивалась перед его внутренним взором.
- Два месяца почитай... - он не договорил, губы его снова сжались, в глазах блеснули слезы. Выходит, Генрих не ошибся.
- Это были разбойники, а не наши солдаты, - сказал Генрих, радуясь, что Господь уберег его от бремени вины хотя бы за это преступление. - Не гугеноты и не католики. У таких людей нет веры, парень. Как бы они себя не называли. И попадись они мне, я сам развешу их по деревьям в первой же роще, слово дворянина.
Он сказал это с такой убежденностью, что сам себе удивился. Но слова эти не могли проникнуть в затуманенное горем и ненавистью сознание мальчика.
- И как же вы теперь живете? - продолжал допытываться Генрих. - Едите что?
- Да так, что придется, - взгляд мальчишки забегал, и стало понятно, что у него припрятаны кое-какие запасы, но он не говорит, боится, что отнимут.
- Дай ему хлеба, - велел Генрих одному из слуг.
Паренек вспыхнул, и Генриху даже показалось, будто тот собирается гордо отказаться... Впрочем, нет, показалось. Увидев прямо перед собой два золотистых каравая, мальчишка невольно сглотнул, не в силах отвести взгляд от неожиданного подарка, видно, давно уже не бывал по-настоящему сыт. Чтобы взять хлеб, воителю требовалось куда-то деть топор. Он колебался.
- Бери-бери, - усмехнулся Генрих, - у тебя еще брат и сестра.
Тогда тот решился. Неуклюже сунув свое оружие под мышку, мальчик обеими руками схватил хлеб. Стоять так было неудобно, тяжелый топор все время норовил выскользнуть из-под локтя.
- Давай подержу, - предложил Агриппа, протягивая руку к рукоятке.
- Нет! - мальчишка резко отступил, уже, очевидно, сожалея о своей доверчивости. От этого неловкого движения топор вывалился на землю, едва не угодив хозяину по ноге.