- Обыкновенная придворная кукла, - пренебрежительно оценил он, капая бальзам на самолюбие сестры.
Однако заставлять ждать будущую жену и ее мать, вдовствующую королеву, было неприлично, и Генрих направился к крыльцу.
Что бы там Генрих ни говорил Катрин, а вблизи Маргарита Валуа, была еще красивее, чем издали.
Генрих поклонился обеим дамам, сначала, конечно, королеве-матери, и лишь затем принцессе. Целуя руку своей невесте, он задержал взгляд на ее лице. При ближайшем рассмотрении было заметно, что оно сильно накрашено и не вполне безупречно, но какое это имело значение?
Генрих неоднократно замечал раньше, что у красивых женщин выражение лица будто бы отсутствует, видимо, оттого, что они слишком сосредоточены на себе и безразличны ко всему остальному. С Марго же, как он успел окрестить ее про себя, все было иначе. Ее темно-серые, отливающие синевой глаза выражали, легкую насмешку и одновременно - детское любопытство. Уголки губ были чуть приподняты, образуя едва заметную полуулыбку. Неуловимое живое обаяние, а вовсе не платье, выделяло ее из толпы придворных дам.
«Говорят, она спит с Гизом, - вспомнил Генрих, - и со своим братом, герцогом Алансонским».
Однако, как бы ни была очаровательна принцесса Маргарита, не меньшее внимание привлекала к себе ее мать. Генрих видел Екатерину Медичи в последний раз много лет назад, когда жил при французском дворе. Уже тогда она вызывала у него некоторое внутренне содрогание. Ее липкая забота и показное добродушие пугали его больше, чем суровость некоторых учителей. «Мадам паучиха», - вспомнил Генрих свои детские впечатления. Сейчас она была все та же: вдовий наряд, материнская улыбка и тяжелый неприятный взгляд.
- Как вы выросли, мой мальчик, я помню вас совсем ребенком, - проворковала она, безо всякого стеснения разглядывая своего будущего зятя.
- А вы, мадам, напротив, совсем не изменились, - вежливо ответствовал Генрих. С учетом ее возраста, это должно было сойти за комплимент.
Королева заулыбалась, давая понять, что оценила любезность, затем махнула рукой, подзывая слугу, чтобы тот проводил дорогих гостей в приготовленные для них покои.
Следуя по коридорам Лувра, Генрих думал, что матушка, пожалуй, подобрала бы ему завидную жену, если бы к ней не прилагалась теща.
Сноски:
[6] Мадам - принятое в XVI веке обращение к сестре короля вне зависимости от возраста и семейного положения.
Глава 4. Католики и гугеноты
Затаенная вражда опаснее явной
Марк Туллий Цицерон
Генрих перебирал в руках листы, исписанные ровным почерком, каким всегда пишут ученые доктора медицины. Это было заключение о вскрытии тела.
Тело. Трудно было даже представить, что так теперь именовалась его мать. Бесстрашная воительница и суровая гугенотка. Добрая матушка, готовая отдать последнее во имя счастия своих детей. Королева Жанна Наваррская.
«В правом легком плотное образование размером в три четверти дюйма, наполненное гнойным содержимым…», «между черепом и оболочкой мозга обнаружены включения, содержащие полупрозрачную жидкость» – читал Генрих, с трудом продираясь сквозь медицинскую латынь и ощущение нереальности происходящего. В конце текста делался вывод, что смерть наступила вследствие болезни, именуемой tuberculosis. Чахотка, как было помечено рядом в скобках на французском языке, видимо, специально для него на случай, если он не знает, что такое tuberculosis. Он и правда не знал до сегодняшнего дня, хотя древним языком владел неплохо.
Генрих встал, отложил листы и измерил шагами кабинет адмирала Колиньи, что стоял возле окна, с сочувствием наблюдая за своим юным королем.
– Это все, что вы хотели мне сказать, господин адмирал? – спросил Генрих.
– Да, сир, – кивнул Колиньи, – ваша матушка была настоящей королевой. Уже зная, что умирает, она завещала нам вскрыть тело, дабы развеять ваши подозрения в адрес новых союзников. Она стремилась к миру и мечтала сделать вас зятем французского короля.
«А ведь мадам Екатерине, знаменитой флорентийской отравительнице, и мечтать нечего о лучшем адвокате, чем вы, господин адмирал, – вдруг подумал Генрих, – что станется с вашими планами похода во Фландрию, если я не поверю в эту теорию?». Но он немедленно отогнал от себя эти крамольные мысли. Адмирал Колиньи заменил ему отца, не верить Колиньи – все равно что не верить Катрин или самой матушке. Тогда и жить незачем.
Генрих пошевелил дрова в камине. Огонь весело приплясывал, даря тепло и уют в этот не по-летнему пасмурный день. Адмирал был прав в одном. Матушка хотела, чтобы этот брак состоялся. Да и сам Генрих хотел того же. Зачем себя обманывать, он явился сюда с одной-единственной целью: встать в очередь на французский трон.