Смущенно распрощавшись, Леонард устремился наверх, а Эста побежала к себе, расплакавшись с мукой и со смехом в глазах, словно и горесть, связанная с Эротом, веселит ей душу.
Леонард сказал Аристею то же, что и Эсте, мол, собрался в Москву и, может быть, в Савино, где, по слухам, его мама. Аристею, однако, показалось странно, что же Леонард вспомнил о матери, когда здесь Эста, предмет всех его устремлений, и вообще все вокруг кипит и бурлит.
- А Эста? - спросил Аристей с осторожностью.
- Старая графиня держит ее при себе, когда ей давно пора оставить сей мир, - в досаде проговорил Леонард.
- Каковы твои планы?
- С концом истории, я думаю, и Люцифер повержен. Сбывается пророчество Михаила Врубеля. И через отрицание отрицания я из Эрота наконец обретаю себя как поэта. Я поведаю о всех превращениях, какие претерпел, в жанре мировой драмы. Время подходящее, всякая цензура, прежде всего церковная, отпала. Мне нужна слава и самая полная.
- И ради нее ты оставляешь Эсту?
- Я гол как сокол. Я все пребываю в безвестности. Мне это надоело.
- Понимаю.
- Князь покинул Россию. Я думаю, мама отправится к нему.
- И ты с нею, чтобы князь усыновил тебя?
Леонард смутился.
- Эта мысль почему-то занимает меня, - признался юноша.
- Князь мира сего, - шепотом произнес даймон, засветившись на миг, словно луч закатного солнца упал на брелок.
Аристей счел необходимым рассказать обо всем, что он узнал от даймона.
- Как! Я - двойник? - насторожился Леонард. - Что это значит? Я потерял себя и представляю всего лишь копию из света, и потому могу летать?
- Да, - невольно рассмеялся Аристей, - ты предстал, друг мой, настоящим демоном. И как демон, претерпевая изменения от Эрота до ночного козла...
- ... служил вам, как Фаусту Мефистофель? - Леонард нахмурился. - В таком случае, что же я буду иметь?
- Ты возжаждал славы?
- Да, Аристей.
- А власти?
- Слава и есть власть.
- Ты возжаждал явиться властителем дум?
- Да, Аристей, именно так!
- Весь вопрос: как Байрон или как Наполеон?
- Как поэт или... Сатана?
- Как я понимаю, двойник неустойчив и постоянно претерпевает изменения, - Аристей решил всерьез разобраться, в чем тут дело, соответственно, какова судьба Леонарда в его двойничестве.
- И однажды я могу исчезнуть, как шаровая молния, случайно залетевшая в мир людей? - вопрошал Леонард с испугом и даже с возмущением, как человек ропщет на Бога за свою смертность, что делает его одиноким, хотя все люди смертны, в чем нет же утешения.
- Хорошо - без следа. А если с громадными опустошениями? - задумался Аристей.
- Хорошо - без следа?! - возмутился молодой человек, возжаждавший славы. - Для кого - хорошо? Не для меня, - покачал он головой и отступил к окнам. - О, теперь я знаю, что мне делать. Я хочу славы беспримерной. Я хочу упиться властью, какой не обладали ни Александр Македонский, ни Наполеон!
- Старо, мой друг, - вздохнул Аристей.
- А вам ее не нужно?
- Если она приведет к очередному витку страданий человечество, нет, - вскочил на ноги Аристей.
- Что же ново в этом мире? Все было, было, - заломил руки Леонард, впадая в полное отчаяние.
- Мы ныне наблюдаем рождение нового мира, - напомнил Аристей.
- Как в эпоху Возрождения в Европе, когда насилие, разврат, чистоган породили нынешний мир, увы, очень далекий от совершенства. Само человечество выбирает очередной виток страданий.
- Да, все как бы повторяется на новых уровнях спирали развития, скажут философы.
- Что мне спираль, если я могу исчезнуть в любой миг, несовершенная копия несовершенной природы человека? Зачем меня спасли? А, понимаю, в спутники вам! Кто же вы, Аристей? - Леонард словно впервые увидел художника в новом свете. - Демоны Востока и Запада служат вам. Какие цели вы преследуете, я никак не пойму? Или вся слава, вся власть вам, а мне роль вечного подмастерья? Да лучше я разобьюсь до смерти! - с этим возгласом юношеского отчаяния Леонард распахнул створки окна и исчез в наступающих сумерках.
Он унесся выше облаков и летел в потоках света, видя сверху местность, как при полетах в детстве, и тут открылась излучина реки неподалеку от деревни Савино. Свет, в котором он пребывал, ослепительно засверкал, и он понял, что сгорает весь, при этом стремительно падает, как звезда падучая.
- Он погиб?
- Не-ет, спасен, теперь воистину спасен, - отвечал с изумлением даймон. - Образ юноши, каким ты его помнишь во всей его живой целостности, воссоздан.
- Но откуда свет?
- Это Золотой парусник испускает снопы света, каковые играют роль спасательных кругов.
- Хорошо. Я могу взойти на Золотой парусник? - справился Аристей, принимавший его раньше всего лишь за игрушку даймона, сколок с корабля на кончике золотого шпиля Адмиралтейства.
- Это необходимо, - даже весьма удивился даймон.
- А он настоящий?
- Более, чем настоящий. Разумеется, для плавания в воздушном океане. И в безвоздушном - тоже.
- Он сооружен для восхождения в страну света? - догадался Аристей, наконец, сознавая свои цели и задачи, над осуществлением которых даймон, похоже, неутомимо трудился.
Даймон весь просиял.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
1
У графини в ее спальне Эста застала горничную, повара с его семейством, конюха, дворецкого, ее людей, с которыми она прощалась в присутствии священника. Кутаясь в шаль, она сидела в кресле, хотя уже не могла сама ни встать, ни одеться. И все же лежать в постели ей казалось утомительней, а главное, скучно.
Вообще приближение смерти она ощущала, как нарастающую скуку, в постели - до тоски. После гибели племянника в войну, офицера царской армии, близких родных у нее не осталось. Впрочем, наследники отыщутся, говорила она, если ее дом и имение в Калужской губернии не станут народным достоянием. Все это ее уже мало заботило.
Единственное, что она еще хотела сделать, это отблагодарить людей, которые всю жизнь служили ее семье и ей, ныне уравненные с нею в правах как граждане республики. Никогда она не принижала их, не были они ее рабами, и все же она испытывала вину перед ними. Она просила прощения у всех и каждого за то неравенство, которое существовало между ними, не ею выдуманное, а люди, кажется, не совсем понимали ее, просили у нее прощения чисто по-христиански за все прегрешения перед доброй барыней.
Было и трогательно, и тягостно, что все чувствовали, и графиня, вздохнув, поспешила всех отпустить. Позже ушел и священник. Заглядывал вечером врач, а Эста заботилась о графине, как сестра милосердия. Ведь в годы войны она посещала курсы сестер и даже работала в госпитале.
Уже в ночь, когда остались одни, Анастасия Михайловна спросила с легкой усмешкой:
- Ты не привела его?
- Привела и спрятала в своей комнате, - пошутила Эста с намеком на «Пиковую даму» Пушкина.
- И он войдет сюда с пистолетом выведать у меня тайну трех карт? - оживилась графиня, тотчас подхватив шутку девушки, ее бедной воспитанницы.
- О, нет, - покачала головой Эста со слабой улыбкой. - Если бы его прельщали злато и власть, вероятно, он все это имел бы, представ, как его именуют, князем мира сего.
- Или Наполеоном? Ротшильдом?
- Но в князьях-то ходят другие, а он поэт. И все свои прегрешенья против человечества валят на него.
- А ныне не он торжествует? - усмехнулась старая женщина.
- И правда! То-то мы все бедны, как он, - невольно рассмеялась Эста.
Но Анастасия Михайловна продолжала всерьез:
- Говорят о молодом боге, пришедшем обновить мир. Не помню, откуда эта фраза... Но разве это не о нем, Эста?
- О, графиня! Может быть, вы правы. Что князь мира сего? Лишь образ зла, что творят сами люди, самые корыстные, самые честолюбивые из них. А поэт... Разве не Гомер сотворил Элладу, что и поныне сияет нам в исчезающих веках?