Всё его существо наполнилось незнакомым ему прежде восторгом. Ему захотелось всё бросить и бежать к ней, обнять её и не отпускать больше никогда. Сын, у него есть сын, их с Рахель сын. Обычно сдержанный в проявлении чувств, считавший избыточную эмоциональность дурным тоном, Яков теперь наедине с собой должно быть впервые за всю жизнь испытывал состояние эйфории и душевного полёта. Он не замечал ни изношенного дивана грязно-серого цвета, на котором лежал, ни старого шкафа, с которого причудливыми лоскутами отпадали кусочки лака, ни простого стола и стульев, купленных дёшево у агентства Сохнут, ни желтоватого пола, покрытого небольшими во множестве мест выщербленными или потрескавшимися квадратными плитами. Ничто земное не привлекало сейчас его внимание, не возвращало его мысли к реальности. Обшарпанная квартира в старом доме в недорогом районе Иерусалима представлялась ему сказочным, наполненным светом дворцом. Он поднялся с дивана, отложив в сторону объёмистую книгу по программированию, где между строчками текста на английском языке продолговатыми островками выделялись последовательности команд. Потянувшись с наслаждением, он ощутил неожиданный прилив сил, его молодое, превосходно вылепленное тело как будто парило, освободившись от земного тяготения. Каждая клетка пульсировала, радуясь чуду жизни, наполняясь омывающими её со всех сторон горячими струйками крови.
Яков принялся ходить по комнате от двери к стоящему вплотную к окну столу, пританцовывая в ритм любимой мелодии из рапсодии Листа, которая вдруг всплыла из потаённых закоулков памяти. Родителей дома не было. Они вышли на свою традиционную пятничную прогулку, и он отдавался движению и музыке, не стесняясь чьего-либо любопытства. Пять шагов от двери до стола, те же пять шагов от стола до двери. Как хороша жизнь, как здорово любить и быть любимым и подарить жизнь существу, чтобы оно тоже познало любовь.
«Увидеть её, как это осуществить? Пока она дома я не могу ничего сделать. Всё сейчас подчинено жёсткому графику сна, отдыха, кормления, гуляния. Да и она ещё слаба после родов. Вряд ли выходит надолго, а если выходит, то, скорее всего, не одна. Значит, нет никакой возможности встретиться, а подвергать её неоправданному риску ради моего в общем-то эгоистического интереса… Нет, нужно запастись терпением и дождаться её возвращения на работу. А ещё лучше, встретиться с ней и сыном где-нибудь, когда он подрастёт… Так у нас же сын! Значит, она пригласит всех на брит-милу. Вот тебе легальная возможность увидеться, лучше не придумаешь. В толпе и сутолоке можно даже поговорить и взять сыночка на руки. Надо узнать, когда это состоится».
Яков поднял с пола телефонный аппарат и набрал номер своего давнего приятеля.
– Да? – услышал он голос Офира.
– Привет, дружище! Яков говорит. Что у вас нового?
– Ничего сверхъестественного не произошло. Работа была, есть и, надеюсь, будет. Когда ты возвращаешься с курсов?
– Недели через три – материала очень много дали. Готовлю к защите проект. Давно вынашивал одну идею. Теперь вот программу написал. Продемонстрирую, когда вернусь.
– Молодец. Вот ещё что. Рахель родила мальчика.
– Да, слухами земля полнится. Мне уже сказали. А когда брит?
– Во вторник, объявление висит на доске уже несколько дней. Она сама позвонила и пригласила всех на час дня в «Ахузу».
– О Кей, если смогу, появлюсь. Пока.
Яков положил трубку. Он сидел, откинувшись на спинку дивана, всё ещё сжимая правой рукой трубку и пристально рассматривая своё отражение в зеркале шкафа. Он видел себя в нём не один раз, но впервые его двойник предстал перед ним в новом, непривычном для него качестве. Красивый молодой мужчина с ясными голубыми глазами и атлетическим разворотом плеч смотрел на него из зазеркалья. Он знал притягательную силу своего обаяния. Девушки и женщины исподволь или совершенно откровенно, с вызовом любовались им. Некоторые наиболее смелые из них прямо предлагали ему себя, давали понять, что они не прочь заняться с ним любовью. Нет, он не был девственником, два года назад всполохи страсти коснулись своим горячим дыханием и его, и в первое время после репатриации у него тоже были увлечения. Но сильное чувство, которое он испытывал к Рахель, подавило в нём интерес и тягу к другим женщинам. Он влюбился, тоска по ней, по её изумительной красоте и грации, по её тёплому великолепному телу жила в нём уже почти год, с тех пор, как он устроился на работу.
Воодушевление, захватившее его поначалу, постепенно улеглось, уступив место всегдашней трезвости и самоанализу. Печальная участь его виделась ему всё отчётливей и полней. Со всей ясностью видел он теперь, что не суждено ему испытать счастливое отцовство и радость любви. Цельность и верность Рахель принятым в её семье традициям не оставляли Якову ни малейшего шанса, и только редкие встречи с ней и с сыном суждены ему отныне. Её он не винил ни в чём, веря в её искреннее чувство к нему, и втайне гордился своей удивительной связью. У него и в мыслях не было бросить её и прежде, когда она отдавалась ему со всей страстью любящей женщины, и тогда, когда она уже беременной ласкала его, и их всё более редкие встречи становились раз за разом печальней и короче, и тогда, когда её аккуратный округлый живот стал между ними одновременно физической и психологической преградой. Теперь же сын, их общий ребёнок, связал его с ней неразрывной нитью отцовства, ответственности и долга.