В Иерусалиме, рассуждал он, немало уединённых мест, где можно встречаться. И парк возле Крестового монастыря, и сад роз возле Кнессета. Иерусалимский лес, наконец. А в холодное время эта квартира, эта комната вполне подойдёт. Но чем подробнее представлялись ему их будущие свиданья, тем более росло беспокойство и сомнение, что для Рахель в какой-то момент такая двойная жизнь станет невыносимой. И тогда перед ней предстанут две возможности. Первая – это прервать отношения решительно и беспощадно. Тогда ему или ей придётся искать новую работу, чтобы полностью исключить любые контакты между ними. Скорее всего, уволиться должен будет он, так как её уход вызовет подозрение и недоумение в её семье, а ему легче объяснить родителям, друзьям и сотрудникам причину перехода в какую-либо другую компанию. Вторая же возможность состояла в том, что проверенное временем чувство, усиленное материнским инстинктом и совместной заботой о сыне, необоримым желанием дать ребёнку отца, подтолкнёт её к разрыву с Ави. Однажды какая-то незначительная размолвка станет последней каплей, и она сделает свой выбор. Она расскажет мужу всю правду о себе и о нём, признается, что сын не его, и попросит развода. Благородный и мужественный человек, он, скорее всего, после жестокой обиды смирится с новыми обстоятельствами и станет уговаривать её остаться и сохранить семью. У них тоже есть общий ребёнок – их дочь Тамар, и следует подумать и о её будущем.
« Рано возрадовался, папаша, – горько усмехнулся Яков в ответ на невесёлые мысли. – Не знаешь, за что браться раньше – за детскую коляску или за книги, но за голову обязательно. Пожалуй, нужно успокоиться и заняться проектом. Во вторник на брит-миле увижу её и сына. И будь, что будет».
Яков нехотя поднялся с дивана и, подтянув сползшие на бёдра спортивные брюки, направился к стоящему в углу на маленьком столике компьютеру.
3
Сын, наконец, угомонился и уснул. Откинувшись на спинку заднего сиденья, Рахель устало закрыла глаза. Первая неделя после родов казалась ей вечностью. Частые кормления днём и по ночам, беспокойный сон младенца, возвращающиеся порой болезненные ощущения в низу живота вызывали непреходящее утомление и сонливость. О, с каким удовольствием отдалась бы она сейчас необоримому и такому естественному желанию выспаться и отдохнуть. Но ребёнок, её и его ребёнок, едва слышно сопел у неё на руках, и подспудный страх, что он может выскользнуть из расслабленных рук, заставлял её время от времени поднимать тяжелеющие веки и бросать взгляд на маленькое смуглое личико.
– Мама, мамочка, – оживилась пятилетняя дочь, сидевшая поначалу молча и лишь украдкой посматривавшая на брата, – а ему больно не будет?
– Нет, Тами, – неуверенно произнесла Рахель и, вздохнув, прижала ребёнка к груди.
– А почему?
– Не знаю, может быть потому, что он ещё очень маленький.
– А зачем это делают? – не унималась худенькая смышлёная девочка.
– Чтобы он стал настоящим евреем, – пришёл на помощь жене Ави.
– А он сейчас не настоящий?
– Доченька, дай-ка мамочке отдохнуть. Я потом отвечу на все твои вопросы.
Рахель подумала о муже с благодарностью и сожалением.
« Господи, что будет с нами, когда он узнает?.. Впрочем, довольно себя казнить, ведь я уже тогда всё решила… И как он узнает, если я не собираюсь ему ничего говорить. Да и Яков будет молчать. Они вообще друг с другом не знакомы».
Рахель открыла глаза. Круглый затылок Ави с плотно сидящей на нём вязаной кипой покачивался впереди.
– Ещё один поворот, и мы на месте, – сказал он. – Управляющий посоветовал приехать на полчаса раньше. Как раз половина первого.
Сидевший впереди Рафи, отец Ави, моложавый мужчина лет пятидесяти пяти, опрокинул голову назад и добродушно улыбнулся, показав белые крепкие зубы.