– Томер, пациент готов? – спросил тот.
– Раздет и побрит.
– Бери его.
– Беседер, Идан.
Томер, так звали медбрата, покатил его за шедшим впереди врачом. Яков, блаженно растянувшийся на мягком матрасе, пытался проследить, куда его везут. Выехав из большой комнаты, он оказался в коридоре, затем широкая дверь перед ним открылась, и он увидел заполненную сумрачным светом операционную. Его подкатили к стоящему в центре столу, и Томер помог ему перебраться на него. Огромная лампа над ним зажглась ярким голубоватым огнём. К Якову с другой стороны подошёл ещё один человек в таком же халате.
– Молодой человек, как ты себя чувствуешь? – спросил один из хирургов.
– Хорошо.
– У вас нет аллергии на какое-нибудь лекарство?
– Не припомню такого.
– Сейчас мы сделаем тебе укол. Для обрезания нужна местная анестезия.
Яков почувствовал, как тонкая игла вонзилась в мошонку, и содержимое шприца быстро разлилось в паху, сковав его холодом. Врачи склонились над ним и Яков, скосив глаза, наблюдал за ходом операции. Он не ощутил боли, когда один из них срезал кожу, собранную вокруг члена, а другой сшивал образовавшийся разрез. Вся операция продолжалась минут двадцать. Ему сделали перевязку, Томер помог перебраться на постель и выкатил Якова из операционной.
Его доставили в палату с несколькими кроватями, стоящими вдоль белых свеже-покрашенных стен, и положили на одну из них. Он осмотрелся. На соседней кровати лежал мальчик лет восьми, а на других – мужчины в кипах, оживлённо переговаривающиеся между собой. Через некоторое время Яков увидел, что у одного из них обильно пошла кровь, и на простыне показалось большое красное пятно. Он позвал Томера. Тот, взглянув на залитую кровью постель, позвал врача. Мужчину положили на постель и повезли в операционную.
Потом пришёл раввин и стал читать молитвы. В палате появилось несколько человек, наверное, родственников одного из мужчин. Он полулежал на кровати, лицо его светилось радостью, а люди в комнате, образовав круг, танцевали и пели вместе с раввином.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Якова вошедший в палату Идан.
– Неплохо, пока не болит.
– Ну, тогда одевайтесь. Можно тебя уже выписывать. Если будут проблемы, ты знаешь, куда обратиться. Хотя, я уверен, этого не случится. А о девушках, пока не заживёт, не думай.
– Я понимаю. Спасибо, доктор, – поблагодарил его Яков.
Он медленно встал с кровати и подошёл к тумбочке, на которой лежали все его вещи. Одевшись, Яков попрощался со всеми и медленно вышел из клиники. Он спустился на лифте на стоянку и сел в машину.
Яков припарковался возле дома, медленно поднялся по лестнице на второй этаж и позвонил в дверь. Он услышал шаги и чуть настороженный голос.
– Яша, это ты?
– Я, мама.
Он чмокнул её в щеку и удалился в свою комнату.
– Что случилось, сынок? – спросила Ребекка Соломоновна, и Яков уже не первый раз убедился в её необычной женской интуиции.
– Я сегодня сделал обрезание.
Теперь ему нечего было таить. Интрига, которую Яков вёл до сих пор, исчерпала себя и, вместе с нарастающей болью, он почувствовал удивительную внутреннюю свободу и гордость.
– То-то мы с папой вчера говорили об этом, но решили не спрашивать тебя. Как прошла операция? – взволнованно поинтересовалась Ребекка Соломоновна.
– Прекрасно. Правда, побаливать стало.
– А на что ты рассчитывал? Тебя же резали. – К ней вернулось её всегдашнее самообладание. – Тебе нужно сделать тёплую ванночку. Советские евреи, которым посчастливилось сделать обрезание, пользовались простым, но надёжным методом лечения. Они разводили в кипячёной воде марганцовку, обладающую прекрасными антисептическими свойствами. Она убивает любую заразу. Не сомневайся, она там есть, просто мы её не видим.
Ребекка Соломоновна деловито продефилировала на кухню и открыла шкафчик, где хранились лекарства, бинты и прочие предметы первой помощи. Она нашла маленькую бутылочку с розово-фиолетовыми кристаллами, и её лицо зарделось улыбкой удовлетворения.
– Так сынок, снимай брюки. Я помою миску, она должна быть чистой, как первая любовь, и приготовлю раствор.
Яков вздохнул и покорно поплёлся в ванную.
Через час пришёл с работы Илья Зиновьевич. Он сразу же узнал специфически запах марганцовки и почувствовал особую атмосферу дома и приподнятое настроение супруги.
– Чем это пахнет, Рива? – притворно недоумевая, спросил он.
– Марганцовкой, Илья.
– Ты что, порезалась чем-то?
– Это, папочка, наш сын обрезался, – засмеялась Ребекка Соломоновна.
– Ага, значит, революция, о которой твердили большевики, свершилась. Яша, ты живой?