— Почему же, у меня есть несколько дней, чтобы связаться с ним и прекратить это, — припечатывает Гискон и берет паузу, а я чувствую ледяную волну, поднимающуюся по позвоночнику. — Но не буду. Думаю, ты сам поймешь почему. — Он поднимается и, сверкая глазами, бьет кулаком по столу. — Потому что с террористами нельзя вести переговоры. Идем, поможешь моей девочке.
— Там камеры и стеклянная дверь, будут происходить странные вещи, лучше привести ее сюда. Ритуал быстрый и безболезненный, но есть одно «но» — ей придется отречься от Ваала, и я не знаю, имеет ли процесс обратную силу.
— Если это поможет, я готов поклоняться хоть Аиду. — Поглощенный идеей вылечить дочь, Гискон всячески демонстрирует, что ознакомлен с запрещенными трактатами.
Гискон уходит за дочерью, оставив меня одного. Стоило ли открываться ему? Или следовало продавить, навязать свои условия, а мои способности окутать мистическим флером? Интуиция в этот раз пришла в согласие с жизненным опытом, и я выбрал привычную модель поведения: не врать тем, с кем имею дело.
Возвращается Гискон минут через пять, все так же в своем противочумном костюме, придерживая девочку за талию, усаживает ее на стул. Я тоже не снимаю защитный костюм, занимаю стул напротив нее. Поглаживая ее по руке, Эйзер говорит:
— Дариэлла, этого человека зовут Леон, он поможет тебе. Будут происходить странные вещи, но ты не бойся, все под контролем, делай так, как он говорит.
Гискон отходит, скрещивает руки на груди, я касаюсь ее предплечья.
— Просто повторяй за мной и лучше закрой глаза. Ты будешь задыхаться, будешь кашлять, но это пройдет. Главное не открывай глаз.
— Ей нельзя кашлять, у нее может горлом хлынуть кровь, — напоминает о себе Гискон.
— Не хлынет. Дари, закрывай глаза и не просто отвечай на вопросы, а верь в то, что ты говоришь. Тогда ты точно поправишься уже завтра. Дариэлла, отрекаешься ли ты от Ваала?
— Отрекаюсь, — кивает она.
— Отрекаешься ли от всех прислужников его?
— Отрекаюсь.
— Отрекаешься ли от всех темных дел его?
— Отрекаюсь.
Зная, что последует, подхожу к девочке, чтобы подхватить ее, когда начнутся приступы кашля, и вовремя: тело Дари выгибает дугой, по ней прокатывается волна судорог, опрокидывая стул — ловлю его, держу девочку на руках, пока у нее приступ. Гискон бросается на помощь, но выставляю руку вперед.
— Так всегда и у всех. А теперь смотри внимательно.
Дари затихает, несколько раз кашляет и сплевывает на пол знакомый мне черный сгусток, который ведет себя активнее, чем у других: отращивает ложноножки, пытается отползти, тянется к Гискону. Передернув плечами, он отступает на шаг и спрашивает, тыча пальцем в субстанцию:
— Это что еще такое?
— Частица Ваала. Можешь снимать видео, чтоб не говорил, что стал жертвой морока.
Гискон срывает с пояса выключенный коммуникатор, направляет камеру на сгусток, который, еще немного подергавшись, истаивает; и стоит, снимая белый пол. Он побледнел, губы его подрагивают.
— Когда нам делают тату на седьмом шейном, мы проходим инициацию, в нас поселяется такая штука и питается нами, — объясняю я. — Если не удалить ее и не отречься, она не даст ничего сделать.
Дариэлла затихает и засыпает на моих руках здоровым сном, а впечатленный Эйзер пересматривает запись с черной субстанцией, сводит брови, кривится, смотрит снова, мотает головой.
— Девочка уснула, — говорю я, баюкая Дари, она легкая и худая, как дети трикстеров. — Когда проснется, ей зверски захочется есть.
Эйзер вскидывает голову, потирает шею так, будто что-то ему мешает.
— И во мне живет такое существо?
— Во всех, кому нанесли тату.
Увиденное так впечатлило его, что из хладнокровного и высокомерного хозяина мира он превратился в сбитого с толку напуганного человека, понявшего, что он игрушка в руках куда более могущественных сил.
— Давай проведем ритуал отречения, мне не нравится чужеродный агент в моем теле.
— Я бы не спешил. Возможно, тогда Боэтарх тебя засечет и попытается ликвидировать, а я пока не могу тебя защитить. Знать бы, на что он способен! Но для этого надо взглянуть на него вживую.
Идем в палату Дари, укладываю ее на кровать, Эйзер накрывает дочь простынею, внимательно смотрит, как она дышит, улыбаясь во сне. При внешнем спокойствии он очень эмоционален и сентиментален, вот сейчас маска равнодушия на лице разгладилась, и от него буквально повеяло теплом. Спасибо, эмпатия, ты помогаешь мне понимать людей.