Взгляду открылась поразительная картина технической археологии.
Ряд гигантских паровых машин конца XIX века с массивными маховиками, поршнями и шатунами. Некоторые агрегаты имели латунные таблички с выгравированными надписями на английском и немецком языках, наследие дореволюционной эпохи.
Завадский, с видом патологоанатома, исследующего труп, медленно обходил машины, то и дело качая головой.
— Паровая машина системы Тэнкинса, 1896 года выпуска, — он указал на особенно ветхий агрегат. — Музейный экспонат. А вот здесь насос Вортингтона 1904 года. И все это в ежедневной эксплуатации!
Кочегар, суетящийся у огромного парового котла, с улыбкой гордости кивнул:
— Дорреволюционная техника, товарищ! Работает как часы, если угля достаточно. Вот уже тридцать лет на ней тружусь.
Завадский обратил мое внимание на изношенные манометры и предохранительные клапаны.
— Видите состояние стрелок? Показания абсолютно недостоверны. А предохранительный клапан заклинило металлическим штырем. Это же… — он не нашел подходящих слов, — преступная халатность! При малейшем превышении давления котел взорвется, как бомба.
Я понимающе кивнул и подозвал Степнякова:
— Как часто происходят аварии на этом оборудовании?
Заведующий промыслом замялся:
— Случаются, конечно, разные неполадки… В основном мелкие…
— Конкретно, — настаивал я. — Сколько аварий с человеческими жертвами за последний год?
— Ну… пять-шесть серьезных случаев, — неохотно признал Степняков, теребя замасленную кепку в руках. — Два месяца назад разорвало паропровод, трое рабочих получили тяжелые ожоги. В феврале обрушилась вышка — двое погибли, семеро ранены…
Наш разговор прервал громкий металлический лязг и хлопок. Один из паровых цилиндров выбросил облако горячего пара, заставив нас отскочить в сторону. Рабочие, словно привыкшие к подобным инцидентам, лишь отмахнулись, даже не прекратив работу.
— Типичная картина, — мрачно заметил Касумов. — Ежедневные мелкие аварии считаются нормой. Никто даже не составляет актов.
Мы вышли из машинного отделения и направились к буровым вышкам. По пути нам встретилась бригада рабочих, занятая ремонтом насосного оборудования. Один из них, пожилой мужчина с обветренным лицом, поздоровался с Касумовым как со старым знакомым.
— Сафаров, старший буровой мастер, — представил его Касумов. — Лучший специалист на промысле, еще у Нобелей работал.
— Третье поколение нефтяников, — с достоинством подтвердил Сафаров, утирая заскорузлой ладонью пот со лба. — Мой дед еще при Мирзоеве на колодцах трудился.
— Расскажите, товарищ Сафаров, — обратился я к нему, — с какими трудностями сталкиваетесь в работе?
Старый мастер оглянулся по сторонам, словно проверяя, не подслушивает ли кто, и тихо ответил:
— Главная беда — оборудование. Латаем-перелатываем, а оно все равно рассыпается. Буровые коронки затупляются, потому что сталь плохая. Канаты рвутся. Трубы текут. А запчастей не достать. Или нет совсем, или такие, что ставить страшно.
— А безопасность труда? — поинтересовался Завадский.
Сафаров лишь горько усмехнулся:
— Какая безопасность, товарищ? Страховочные тросы на вышках лет десять не меняли. Маски противогазные только для комиссий достают из шкафов. Каски половина рабочих не носит. Их всего десять штук на бригаду в тридцать человек.
Другой рабочий, молодой парень с перевязанной рукой, добавил:
— В прошлом месяце Ахмедова травмировало обрушившейся балкой. Начальство в отчете написало, что сам виноват. Мол, нарушил технику безопасности. А какая техника, если балки гнилые, их менять надо, а не подпирать!
Я внимательно выслушал рабочих, делая пометки в блокноте. Случайные встречи с рядовыми нефтяниками давали гораздо более ясную картину, чем официальные отчеты руководства.
Мы продолжили обход промысла, осматривая одну за другой буровые установки. Картина везде повторялась. Изношенное до предела оборудование, нарушения элементарных правил безопасности, отсутствие технического обслуживания.
Особенно удручающее впечатление произвел участок роторного бурения, где я впервые увидел в действии технологию, которую Касумов планировал заменить своим турбобуром.
Огромная металлическая конструкция с вращающимся столом, на который навинчивались секции бурильных труб, издавала оглушительный скрежет. Пар от двигателя окутывал всю площадку белесым туманом, в котором силуэты рабочих казались призрачными фигурами.