На лице подростка играла торжествующая улыбка, которую он и не собирался скрывать от Дасслеронд. В этой улыбке было не только мальчишеское самодовольство; там присутствовало что-то еще, непонятное для хозяйки Кер'алфара и потому тревожащее ее. За свою жизнь она была свидетельницей успехов многих рейнджеров, но всегда обучаемые эльфами люди сознавали, что добились этого своим трудом. Иногда они радостно улыбались, иногда просто сдержанно кивали, но за внешними проявлениями непременно ощущалась глубокая удовлетворенность, ибо пройти испытания, которые эльфы устраивали будущим рейнджерам, было не так-то легко. Дасслеронд терялась в догадках, пытаясь понять истинные чувства, владевшие сейчас Эйдрианом. Улыбка его оказалась мимолетной, а радости он вообще не проявил. На его лице просто отражалась какая-то злорадная удовлетворенность совершенным. И не только это. Дасслеронд поняла: в глазах мальчика было нечто сродни взгляду жестокого завоевателя, испытывающего наслаждение при виде поверженного врага. Казалось бы, чего еще ей ожидать от этого подрастающего человека? Ведь эльфы едва ли не с рождения воспитывали его именно таким. Но это выражение самодовольного упрямства на его лице, это противопоставление своей мощи силе самоцвета… Ни с чем подобным сталкиваться госпоже Дасслеронд еще не приходилось.
Несомненно, этот упрямый мальчишка обладал большей внутренней силой, чем она ожидала. Памятуя о грандиозной задаче, которую ему предстояло выполнить, Дасслеронд должна была бы только радоваться, и тем не менее…
Предводительница эльфов вновь принялась объяснять, как надлежит обращаться с самоцветами. Эйдриан уже слышал эти слова: он должен объединять свои усилия с могуществом камня, а не сражаться с ним. Однако назидательная речь Дасслеронд была краткой; то, что ее ученик содеял у нее на глазах, странным образом утомило ее и повергло в замешательство.
— Вскоре тебе снова предстоит упражняться с самоцветами, — наконец произнесла Дасслеронд и протянула руку, чтобы забрать у мальчика графит.
Голубые глаза Эйдриана блеснули яростным огнем. Эта бурная вспышка длилась доли секунды, но красноречиво свидетельствовала о том, что отдавать камень он не желает. Дасслеронд видела: упражнение с самоцветом пробудило в мальчике какое-то потаенное чувство. Проблеск силы, которую он даже не подозревал в себе. И теперь Эйдриан хотел овладеть этой силой. Он был готов учиться управлять ею, чтобы затем безраздельно подчинить себе и сделаться полновластным ее хозяином. Прекрасно. Мальчику требовался подобный толчок. Эйдриан должен достичь самых высот могущества — только тогда замыслам Дасслеронд относительно своего ученика суждено будет осуществиться. Однако безграничное своеволие, сверкавшее в голубых глазах юного упрямца, выглядело зловещим; столь же тревожащим, как и его бесцеремонность в обращении с магическим самоцветом. Дасслеронд словно во второй раз получила предостережение о возможной опасности.
Правда, мгновение спустя Эйдриан послушно отдал ей графит, пожав плечами и изобразив на лице глуповатую детскую улыбку. Однако улыбка была притворной, и Дасслеронд прекрасно это видела. Покажи он сейчас свои истинные чувства, она должна была бы сопровождаться оскалом клыков.
Поле, за которым следил притаившийся Эйдриан, находилось ниже его укрытия. Он наблюдал за Бринн Дариель, проверявшей упряжь Сумрака — своего коренастого, сильного жеребца, которого несколько лет назад Белли'мар Джуравиль специально для нее доставил в Эндур'Блоу Иннинес. На ветвях деревьев, росших вдоль длинного и узкого поля, разместились чуть ли не все эльфы тол'алфар. Многие из них держали в руках факелы. Рядом с Бринн стоял Джуравиль, которого соплеменники теперь называли не иначе как Марра'тиель Таук, что на эльфийском означало Снежный Гусь, высмеивая его неутолимое пристрастие к путешествиям. Здесь же находилась и эльфийка То'эль Даллия, которая что-то говорила Бринн.
Эльфы не умеют просто говорить о чем-то, сдвинув брови, думал Эйдриан. Им обязательно надо наставлять и поправлять, поправлять и наставлять. И они никогда не отступают от своей манеры. То'эль Даллия была второй наставницей Эйдриана. Сколько раз мальчику хотелось заглянуть ей прямо в глаза… или заглянуть в глаза самой предводительнице эльфов госпоже Дасслеронд и крикнуть им обеим, чтобы его наконец оставили в покое! За последний год эти слова неоднократно были готовы сорваться с его губ. Единственное, что удерживало Эйдриана, заставляя вовремя прикусить язык, — это мысль о жалких десятках лет отпущенной ему жизни. Глупо ссориться с эльфами, когда его срок на земле столь недолог, а ему нужно еще многому у них научиться.
Тем не менее мальчик, уже считавший себя почти взрослым человеком, далеко не всегда играл по правилам своих наставниц. Вот и сегодня он ослушался их строгого приказания держаться подальше от этого поля. Испытание при свете луны и факелов предназначалось только для самой Бринн, и наблюдать за ним могли лишь эльфы тол'алфар.
И все же Эйдриан находился здесь, притаившись в густой траве на крутом склоне холма. Он прекрасно усвоил уроки эльфов, учивших его незаметно подкрадываться и надежно прятаться. Мальчик уже не раз хвалил себя за успешное овладение этими навыками.
Впрочем, вскоре он перестал думать о собственной ловкости. Эйдриан увидел, как Джуравиль и То'эль отошли от оседланной лошади, а Бринн ловко вскочила на спину своего любимца. Бринн Дариель была единственным человеком, проходящим обучение у эльфов, с кем Эйдриан общался все эти годы. Он видел, как девушка приняла удобную позу в седле, устраиваясь в нем чуть дольше обычного. То было единственным признаком, говорившим о ее волнении. Взмахнув головой, Бринн откинула с лица длинные волосы. Она была совсем не похожа на Эйдриана, и это немало удивляло его. В глазах мальчика большинство эльфов выглядели совершенно одинаковыми, и прежде он думал, что и люди тоже походят один на другого. Но если сам он был светлокожим, светловолосым и голубоглазым, в чертах Бринн проявлялось ее тогайранское наследие. Кожа девушки была золотисто-коричневого цвета, похожего на цвет твердого дерева квиола, волосы соперничали по глубине цвета с вороновым крылом, а глаза были черными и отличались от светлых прозрачных глаз Эйдриана даже по форме, напоминая две большие капли.
В фигурах Эйдриана и Бринн тоже не было сходства. Годы постоянных физических упражнений придали его мышцам крепость и рельефность, тогда как фигура Бринн оставалась тонкой и с виду даже хрупкой, да и ростом девушка ему уступала. Эйдриан особенно гордился своими руками, казавшимися ему мускулистыми руками взрослого мужчины. Эльфы и эльфийки внешне мало чем отличались друг от друга, ибо все они были худощавыми, если не сказать — костлявыми. Бюст у эльфиек, разумеется, присутствовал, но совсем не походил на те упругие полушария, что проступали под одеждой Бринн.
Когда Эйдриан смотрел на девушку, с его телом и душой происходило что-то непонятное. Прежде они с Бринн виделись редко, но за последние два года, в основном благодаря стараниям Джуравиля, тогайранка стала его близкой подругой. С некоторых пор он часто раздумывал, почему в присутствии Бринн его ладони становились влажными или почему ему хотелось как можно глубже вдохнуть исходящий от ее кожи свежий горьковатый запах…
Мысли эти мгновенно вылетели из головы Эйдриана, лишь только Бринн резко натянула поводья, отчего лошадь под ней, громко заржав, встала на дыбы. Затем с быстротой и внезапностью молнии девушка развернула своего скакуна и понеслась к дальнему концу поля. Там к ней приблизился эльф, подавший тогайранке лук и колчан со стрелами. Только теперь Эйдриан заметил, что вдоль противоположной кромки поля установлены шесть мишеней, высотой и очертаниями напоминавшие людей в белых развевающихся одеяниях.
Мальчик закусил нижнюю губу. Гарцующая на коне Бринн представляла собой изумительное зрелище — девушка и скакун становились одним целым, сливаясь телами и разумом. Эйдриан еще не видел, как Бринн стреляет из лука. Но из разговоров Джуравиля и Дасслеронд, которые он не раз слышал — точнее, подслушивал, — следовало, что стреляет она превосходно.