— «Поражена», по-моему, не совсем точное слово, — тихо произнес Шарон, наблюдая за Барбарой. — Я бы назвал это шоком. — Он хотел еще что-то добавить, но тут между столиками появился служащий бара с высоко поднятой над головой табличкой с надписью «Мистера Шарона к телефону». Айк Шарон извинился и, перемолвившись словом с юношей в гостиничной униформе, направился к одной из кабинок, установленных в дальнем конце бара.
— Послушай, Барбара, — понизив голос, заговорил Макс. — Мы оба были бы счастливы, если бы фильм снимал Прайс, но ничего не поделаешь. Эта роль в кино — твой сказочный шанс без пересадок отправиться прямо в разряд звезд, поэтому надо радоваться любому режиссеру, каким бы зверем он ни был. А Айк Шарон не зверь, он достаточно мягкий человек.
Хмуро сдвинув брови, Барбара тупо смотрела в свой бокал, который сжимала побелевшими пальцами. Боже, как она любила и эту пьесу, и эту героиню, свою Анну. Драма ее жизни была столь пронзительна! В кино пьеса могла обрести ту реальную плоть, которой в сценической условности не достичь. Для театральной актрисы здесь таились определенные трудности, впрочем, Барбара знала, что постарается выложиться до конца, и предвкушала победу, но теперь…
— Я не хочу с ним работать, — твердо сказала она.
Глаза Макса выкатились от удивления.
— Это еще почему?
Причин было две. Первая — инцидент в отеле «Бурбон» с постыдным бегством из номера 522. Слава Богу, для всех ее позор остался тайной. Вторая же причина, гораздо более важная, была общеизвестна — по крайней мере частично. Между бровями девушки залегла глубокая морщина. Это касалось дорогого ей человека, отца. Его боль стала ее болью, страданием, мукой. Барбара ничего не забыла и не простила самоуверенному наглецу Айку Шарону, хотя все, казалось бы, давно кануло в Лету…
— Не делай вид, будто ты не знаешь почему, — сдержанно, строго заметила она. — Ты разве не понимаешь, что Шарон сломал Анджея и тот не смог уже подняться?..
— Боже правый! — воскликнул Макс. — Кто бы мог подумать! Ты все еще мусолишь в душе историю, которая произошла между твоим отцом и Айком Шароном? Окстись! Воображать, фантазировать можешь, конечно, сколько угодно, однако ты уже не наивная студентка театральной школы, а актриса, которая не первый год на подмостках. Ничего не поделаешь: режиссерская и актерская несовместимость — ситуация не такая уж и редкая!
Барбара вздернула подбородок.
— Ты считаешь несущественным тот факт, что мой отец почувствовал себя уязвленным впервые за всю свою актерскую карьеру? — уточнила девушка, повысив голос. — Айк Шарон ни при чем?
— Послушай, Анджею было уже далеко за пятьдесят, а ему приходилось выслушивать режиссерские наставления парня, которому еще не исполнилось тридцати и который снимал к тому же лишь второй свой фильм! Одно это невольно создавало напряжение между ними, неужели ты не понимаешь? Могу представить, как фыркал Анджей Молик! Не забывай, мой отец был агентом твоего отца и прекрасно знал характер своего клиента.
— Значит, виноват во всем был сам Анджей? — язвительно усмехнулась Барбара.
Макс вздохнул. Хотя честь фамилии и защита родительского авторитета были, с точки зрения морали, похвальны, Барбара, на его взгляд, уж чересчур перегибала палку. Даже боготворя, не мешает хоть иногда быть объективной.
Ну хорошо, Анджей Молик был отличным театральным актером, обладал прекрасными внешними данными, голосом, был веселым, широким человеком, любимцем дам, но и взбалмошным, обожавшим внешние эффекты, позером… ведь тоже! Поди напомни Барбаре сейчас об этом — так взбеленится!
— Я человек суеверный, — вымолвил наконец Макс. — Поэтому напомню тебе одну примету. Если актер отказывается от предложенной ему роли — другая не скоро приходит к нему, если вообще приходит… Подумай, прежде чем решать…
Как раз тут к столику вернулся Айк Шарон, и Макс одарил его беззаботной улыбкой.
— Все в порядке?
— А у вас? — поинтересовался тот, переведя взгляд на грустное лицо Барбары.
— Чудесно! — заверил Макс. — Барбара, конечно, опечалена болезнью Прайса, с которым у нее сложилось творческое взаимопонимание, но надеюсь, что под вашим руководством она сумеет доказать Голливуду преимущества европейской актерской школы. Не обижайтесь, американские режиссеры ведь предпочитают снимать своих, выращенных Бродвеем? Разве не так?