Энтони шагнул вперед и обнял ее. Это было так просто, так естественно, так легко объяснялось их общей скорбью…
— Я был с ней. У нее случился сердечный приступ. Она позвонила мне из больницы.
— Но почему? Здесь есть сотня людей, которым она могла бы позвонить.
Он крепче прижал ее к себе.
— Она хочет… хотела, чтобы я провел заупокойную службу. До самого конца была в сознании и завершала дела. Хотела, чтобы я сходил к «Мустангам» и «Стайным» и попросил их отдать ей последний долг. Она думала, что это пойдет городу на благо.
Кэрол отодвинулась, чтобы взглянуть ему в глаза. По щекам ее еще текли слезы, но в груди уже закипало что-то новое.
— Она сама заказала заупокойную?
— Сама.
— Перед смертью?
— Нет, сегодня мы оговаривали лишь детали. Она заказала ее много лет назад, только не выбрала, кому из священников ее поручить. Глория сказала, что все указания хранятся в похоронном бюро. Гроб уже есть. Все оплачено.
Кэрол с трудом сдержала улыбку.
Духовник понял, что слезы вот-вот закончатся, и с его души свалился камень. Он взял ее лицо в ладони. Ее улыбка тут же пробилась наружу.
— Кэрол… — Он покачал головой.
— Извините, падре, — прошептала она. — Разве вы не видите, что Глория оставалась борцом до самой смерти? Я так и вижу ее рядом со святым Петром, отчитывающей старика за то, что тротуар у одного дома на небесной улице не выложен золотом. Никто не успеет оглянуться, а она уже будет организовывать комитеты из ангелов, рассылать петиции…
Энтони поцеловал ее. Это было единственное, что он мог сделать, хотя и чувствовал, что ее всю трясет. Скорбь, в которую его повергла кончина Глории, начала потихоньку проходить. В его руках была сама жизнь. Неукротимый дух преставившейся переселился в других и был особенно заметен в женщине, которую он называл своей женой. С той минуты, как ему позвонили из больницы, преподобный позабыл о том, что в мире еще есть радость и надежда.
И любовь.
Он губами чувствовал вкус надежды и будущей радости. Кэрол была такой теплой, такой сверхъестественно женственной. Но в ней было нечто большее, чем красота, женственность, мягкость. Сила и смелость. Стремление к справедливости, отражавшееся в каждом движении, каждом слове. Она, а не он, была настоящим примером земного, а не небесных воинств Саваофа, сражающихся с сатаной. А сейчас она укрощала дьявола, который назывался его отчаянием.
Он посвятил себя служению ей. В эту минуту Энтони забыл, что не сможет принять то, что она предлагала, что он утратил способность принимать от женщины утешение и плотские радости. Он позволил себе упиваться покоем, купаясь в ее животворной женственности.
— Энтони… — Сбитая с толку, Кэрол попыталась вырваться.
Хэкворт прижал ее к груди. Рубашка была мокра от слез, но его это не заботило.
— Она заставила меня молиться с ней. Ее не волновало, что… — Он резко осекся.
— Что не волновало?
Преподобный покачал головой.
— Что вы разного вероисповедания?
Он надолго умолк.
— Энтони, но это и не могло ее волновать. Я сомневаюсь, что она принадлежала к какой-нибудь церкви. Когда я видела Глорию в последний раз, она говорила, что посещает все местные храмы по очереди, чтобы проповедники «не теряли форму». — Кэрол обвила руками его талию и застыла на месте. Она и не мечтала, что это будет так сладко. Впитывать покой, дарить его — какие новые ощущения… Кэрол продолжала стоять, прижимаясь к мужскому телу и вбирая в себя его тепло.
— Она завещала церкви немного денег. Я хочу заплатить из них Габриелю за роспись стен.
— Он сделает это. Если вы еще раз подойдете к нему и скажете, что это последняя просьба Глории, я думаю, он согласится.
— Он будет на похоронах, как и все остальные «Мустанги». Тогда и попрошу.
Кэрол оставалась в объятиях, наслаждаясь покоем и теплом. Вдруг до нее дошел смысл его слов.
— «Мустанги» в церкви?
— И «Стая» тоже.
— Нет. — Она уперлась ладонями в его грудь и сделала шаг назад. — Подождите минутку…
— Такова воля усопшей. Я говорил вам. Вот почему ей хотелось, чтобы именно я провел службу. Она желает, чтобы пришли и те и другие, чтобы ее похороны стали шагом на пути к объединению города.
— Энтони… — Она вспомнила, что Хэкворт уже несколько раз упоминал об этом, но была так потрясена известием о смерти старушки, что пропустила мимо ушей все остальное. — О Боже, о чем она думала?