— Недооценила этот скот, — кривится горящее от ярости её лицо.
— Любого противника надо уважать, — не к месту заявляю я.
Жрица одаривает меня взглядом полным ненависти, передёргиваюсь, словно я во всём виноват, с раскаяньем повторяю про себя: "язык враг мой".
Грайя улавливает моё состояние, взгляд теплеет:- Прости, меня заносит, — говорит она, потупив взор.
А вот и они, из темноты выплывают долговязые фигуры. Ничего общего с каннибалами Новой Гвинеи не вижу. Осанки гордые, зелёная кожа блестит словно мрамор, излишеств в украшениях нет, одежда лёгкого покроя, прикрывает тела вплоть до голых пяток, на поясах сверкают острые клинки — безусловно, это не каменный век, Грайя предвзято к ним относится, но суть нашего положения это не меняет, мы для них мясные животные.
Людоеды приблизились к решётке, изучают нас, глаза холодные, лица бесстрастные. Я подхожу совсем близко, впиваюсь взглядом в глаза, они легко выносят взгляд, но нечто улыбок скользит по лицам.
— Вы, что, нас съедите? — в упор гоню им мысль.
Они смеётся столь весело, что теплеет на душе:- Неужели считаете нас человекоедами? — их мысли как бабочки порхают над нами. — Мы скормим вас Другим, — бабочки обломали крылья и рухнули к нашим ногам.
— Сволочи, — лает жрица и плюёт в них кровью. Один из долговязых с удовольствием слизывает кровь. Врут, с отвращением думаю я, людоеды, самые настоящие людоеды.
— Ни какого прогресса, оболочка, простая оболочка, — делится мыслями Грайя.
— Права, — я разочарован, всё же надеялся на благополучный исход. — Где дети? — требую от них ответа.
— А дети причём? Воспитаем, будут одни из нас.
В глазах темнеет, ярость вновь овладевает мной, вспыхивает корона на плече, искры со злым шипением падают на землю. Вновь хватаю стальные прутья, на этот раз едва не ломаю их… но не ломаю. Людоеды отступают, испуг выплёскивается наружу, но поняв, что у меня ничего не вышло, загоготали как гуси за оградой, этим раскрывается вся их сущность, приметив, оболочка. Ничего: "Смеётся хорошо тот, кто смеётся последним".
Они уходят. Мы сгрудились друг возле друга. Я, Семён и жительница глубоких пещер — мы как родные, трагедия у нас общая.
Семён целует Грайю, женщина дрожит как лист на сухой ветке, катятся по нефритовому лицу, прозрачные как хрусталь, слёзы. Семён утешает её, как может, я храню молчание. Мысли скачут в голове, а вверху толстая черепная коробка — идей нет.
Глава 27
Прихожу к выводу, ну и дилетанты мы. Ловушку поставили столь очевидно, ещё табличек не хватало — прямо, чуть левее, а вот за эти камнем, мы вам по голове дадим. Стыдно перед Аскольдом, сколько раз он демонстрировал нам, как необходимо себя вести в незнакомых местах, а я только поддакивал, ведь это так понятно, да и Аскольд всегда рядом, вот и вляпались. Сильно беспокоит судьба детей, не могу простить себя за такой промах. Что-то необходимо решать. Осматриваюсь. Клетка изготовлена со знанием дела, всё добротно, с любовью подогнаны прутья, строго выдержаны зазоры, допуска. Вверху вижу закреплённую сеть, на случай если необходимо быстро обездвижить строптивых узников.
Наблюдения совсем расстраивают меня, шансов выбраться нет. Придётся ждать. Вряд ли долго будем сидеть здесь, людоеды ушли за Другими. Кто они такие? Пришельцы? Или их слуги? Мутанты, выведенные для того, чтоб не умереть в нашей атмосфере? Я содрогаюсь от того, что нас сожрут. Причём не наши земные хищники, это не так противно, а нечто чуждое. Боюсь, даже души будут искалечены, после смерти.
Семён трогательно ухаживает за Грайей, обтирает её лицо от крови, прикладывает примочку к рассечённой пухлой губе и, о чём-то ведут разговор, у жрицы то разгораются в пламя глаза от гнева, то проступает на лице нежность.