Вагонетка резво бежит по рельсам, перестук колёс отражается от нависших стен, на которых едва угадываются крутые каменные лестницы, силуэты обвалившихся башен с тёмными провалами окон и теряется в бездне под нами. Когда-то здесь был город, но сейчас он мёртв, тоска сжимает сердце, неприятное чувство, словно мы в гигантском склепе.
Наконец вырываемся из пропасти. Железная дорога извивается между молчаливых домов, замков, кругом камень и холод — ни одной живой души, но шевеление в одном из завалов вижу, стараюсь рассмотреть, но мы уже далеко.
— Здесь нет живых, — странно говорит Зирд.
— Я кого-то видел.
— Это не живое, я не ощущаю присутствие души.
— А вон ещё! — вскрикиваю я. — Их много! Это люди! — я вижу, как из развалин выползает народ — тёмные силуэты, лиц разобрать невозможно.
— Здесь нет людей, здесь нет жизни, здесь отсутствует душа, — скрипит зубами Зирд. Маги шевелят губами, водят впереди руками, напряжение стремительно растёт. С их пальцев срываются уже не искорки, а длинные ветвистые молнии, шрам на мой руке вспыхивает болью.
Семён видит фиолетовые разряды, нешуточно беспокоится:- У нас всё в порядке? — беспокоится он, пытаясь что-то рассмотреть в кромешной тьме. Счастливый. Мне же приходится лицезреть, как целые толпы, сползаются к железной дороге, но не могут переступить её. Маги сдерживают их натиск, у меня волосы шевелятся на голове, я рассмотрел их лица, они цвета грязного полотна, а в глазницах нет света глаз, кожа изъедена язвами, они скалят редкие зубы, взмахивают обезображенными конечностями и упорно пытаются заползти на железнодорожный путь.
Внезапно, как взрыв в душе, возникает жалость, слёзы жгут глаза. Сколько же их! Как ужасно, народ без души. Кто у них её забрал? Где сейчас обитают их души? Я лихорадочно перебираю алмазы на медальоне, слёзы капают на грудь. Что это? Вспыхивают бесчисленные звёзды, мгновенно сворачиваются в ослепительные радуги. Неожиданно всё меркнет, перед глазами невообразимо огромная газовая субстанция. Открываю экран. Зарево из огня вздымается над мёртвым городом, Грайя, Зирд и маги с шипением прикрываю глаза, жмурится Семён. Нечто, как ветер, вырывается из огня, экран гаснет, тьма и тишина.
Вагонетка стоит как вкопанная. Ожидаю, нас разорвут толпы обречённых, но слышу удивлённые мысли тысяч людей, я смотрю на них — они преображаются, в глазах появляется осмысленное выражение, но, сколько в них ужаса! Души нашли свои несчастные тела и люди прозрели, но теперь они видят какой кошмар их окружает! Они стали чувствовать боль, увидели разруху и запустение.
— Большинство из них умрёт впервые часы, — угрюмо молвит Зирд.
— Но душа останется! — парирует Грайя.
А в город тоже вливается душа! Пространство наливается светом. Я вздыхаю с облегчением, город будет спасать своих детей.
Семёна колотит крупная дрожь, я его понимаю, сложно обуздать нервы, увидев такое.
— Поехали, — говорю я.
Вагонетка трогается с места и беспрепятственно набирает ход, никто не пытается задержать её.
— У нас была вражда с этим народом, — тягостно звучит мысль Зирда, — но я бесконечно рад, что наши враги обрели душу.
— Вы опять станете враждовать с ними? — с иронией спрашиваю я. Зирд задумался:- Они сейчас очень слабые. Мы не будем нападать на них сейчас. Пускай наберут силу, тогда схлестнёмся.
— А нужно ли это делать?
— Они демоны.
— Да брось ты, неужели сам веришь в эти сказки?
— Наш народ верит.
— Вот поэтому Другие начинают одерживать победы, — сухо говорю я.
— Меня посещали те же мысли, — он грустно вздыхает.
Маги с удивлением и почтением поглядывают на меня. Мне неловко от их внимания, но ведь не объясню, же им, что всё произошло спонтанно, до сих пор не понимаю, как это сделал. Я слышу их мысли, они одобряют меня. Напряжённость, которую они испытывали ко мне, исчезла. Они уже готовы не работать на меня, а трудится. С некоторых пор я понимаю, как отличаются два, вроде одинаковых, слова. Работа — удел рабов, то, во что не вкладываешь душу — работа. За неё можно получать деньги, можно не получать, но результат будет один. Долго плоды работы служить не будут. Но только в труде, знания, изготовленные вещи, будут жить веками, потому, что в них вложена душа. Поэтому, для человека, счастье трудиться, но не работать. Меня всегда коробило слово — работник, но всегда нравилось — труженик. Может, это на генетическом уровне?
Рассвет наливается силой, словно торопится наверстать упущенное. С болью смотрю на хаос и запустение. Когда-то величественные здания обвешали, штукатурка осыпалась, в окнах выбиты стёкла. Дикая поросль жутко белёсого цвета, источает яд на суровые, многострадальные стены и тротуары. Пещерная живность пытается спастись от света в щелях и провалах, но люди уже ведут себя осмысленно, они вспоминают свои дома, своих знакомых, родных, собираются в группы, кто-то берёт руководство в свои руки.