— Да, да! — повторял он в забытьи. — Граф тоже сказал…
Новиков замер спохватившись. Небесный голос затих, все стало реальным и близким. Николай Иванович взглянул со страхом на генерального визитатора. Перед ним сидел лысый старик и недовольно качал головой.
— Вот видишь, к каким предрассудкам привык человек, как трудно познать себя и исправиться.
Новиков молчал подавленный. Старик встал с кресла, подошел к Новикову и положил ему руку на плечо.
— Ты должен принять присягу, пройти обряд таинства. Тогда ты приобщишься к братству.
Новиков вслушивался в речь генерального визитатора, и взгляд его мешал понять смысл слов. Потом он понял и слегка отодвинулся.
— Нет!
— Как нет? — недоуменно переспросил старик. — Ты не хочешь быть с нами?
— Я буду с вами. Но не надо слов, не надо клятв…
— Не понимаю, — обидчиво сказал старик и, поджав губы, побрел к своему месту.
— Это лишнее, понимаете, — сбивчиво говорил Новиков. — Слова, клятвы… Мы клянемся, заверяем, а потом ничего не делаем. Пусть дело идет впереди слова.
Генеральный визитатор с недоумением глядел на Новикова. Еще никто из вольных каменщиков не сопротивлялся обряду. Наоборот, все с удовольствием обнажали грудь и подставляли ее под шпаги. Все с наслаждением повторяли слова присяги и трепетно принимали символические знаки масонства: молоток, циркуль, треугольник. Все любили обряд таинства, никто не отказывался.
Колебалось пламя свечи, и злато-розовый крест ордена розенкрейцеров-мартинистов искрился.
Генеральный визитатор молчал.
Молчал и Новиков. Нет, нет, не надо клятв! Он помнит клятвы некогда обожаемой государыни, помнит ее слова о России, о правде, о том, как она отменила слово «раб». Слово отменено, а рабство?
— Сядь! — генеральный визитатор указал ему место в дальнем углу.
В комнату вошел один из масонов — Алексей Михайлович Кутузов. Он наклонился к генеральному визитатору, и они долго о чем-то шептались. Потом Кутузов вышел, старик снова обратился к Новикову:
— Мы примем тебя без присяги. Мы знаем, что ты честный человек и не нарушишь тайны. Останься один, подумай. Пусть присягнет твоя совесть.
Генеральный визитатор задул свечу, и Новиков очутился в темноте.
Тишина оглушила. Но он был благодарен генеральному визитатору, что тот кончил мучительный разговор и оставил его одного. Даже в масонской беседе трудно выразить высокие чувства — бестрепетно и сильно они живут только в книге.
Он не понял, сколько прошло времени. Вдруг раздался откуда-то сбоку тихий голос:
— Иди, брат!
И тут словно распахнулась стена, зашуршали, поползли занавески. Прямо перед ним открылось окно, и ослепительное солнце брызнуло в глаза. Он зажмурился.
Он знал, что будет так, что вольные каменщики укажут ему на солнце, ибо солнцу они поклоняются, и Иванов день — главный их праздник. Он знал это, был готов к неожиданности и все-таки испытал радостное чувство открытия и обновления.
Комната была пуста. Исчез и генеральный визитатор, исчезли и знаки масонов: череп со скрещенными костями, злато-розовый крест, светильник.
Новиков толкнул дверь и вышел в другую комнату, но и та была пуста. И в следующей было безлюдно, только на столе лежала записка: «Придешь в четверг, к осьми часам».
«В медный таз», — весело подумал Новиков.
В четверг он снова оказался в том же доме на Мойке, но в комнате, где уже не было масонских знаков, где стол был накрыт для ужина и где горело множество свечей в изящных канделябрах. Николай Иванович стесненно оглядывался, робея и удивляясь этой праздничной обстановке, но Алексей Михайлович Кутузов, один из ревностнейших и деятельнейших масонов-мартинистов, решительно усадил его в кресло напротив себя.
Едва они начали разговор, распахнулась дверь, и пятеро розенкрейцеров-мартинистов, держа в руках шпаги, провели через комнату человека с завязанными глазами и обнаженной грудью. Не останавливаясь, они ушли в соседнюю комнату.
— Наше братство растет, — проговорил с довольной улыбкой Кутузов. — Оно будет всемирным: шведское масонство «строгого наблюдения», английские ложи, шотландские. Герцог Брауншвейгский прислал нам добрые слова, берлинские масоны берут нас под свое покровительство… Весь мир вскоре объединится одним учением любви к ближнему.
— Я не сочувствую шведской системе «строгого наблюдения», — возразил Новиков. — Они политики, заговорщики, не признают законность государства и общества.
— Но ты не станешь отрицать, что они много страдали, подвергались гонениям, — сказал Кутузов. — Их история поучительна. Мы должны учиться у европейских масонов. Ты уже знаешь, что проповедовал наш учитель Сен-Мартень, знаешь, к чему призывают его последователи мартинисты. Ты знаком с нашим нравственным учением — теософией. Но разобрался ли ты в нашем физическом учении — алхимии?
— Слабо, — признался Николай Иванович.
— Ты знаешь, что алхимики ищут философский камень, но известны ли тебе сии буквы: V. I. Т. R. I. О. L.?
— Нет.
— Visita interiors terrae rectificando invenies ocultum lapidem — что значит: «Проникни во внутренность земли, перегонкою найдешь сокрытый камень». Если ты найдешь философский камень, ты счастливец. Философский камень, будучи сжатым и обращенным в порошок, может превращать в золото любой неблагородный металл, в том числе и ртуть — мать всех металлов. Если ты отыщешь семя металлов, то можешь осчастливить человечество. Мужское семя уже открыто — это золото, но нужно найти женское — философический Меркурий. Стоит философический Меркурий добавить в золото, и при известной теплоте получится белая тинктура, способная превращать неблагородный металл в серебро. Можно получить и красную тинктуру, которая, если подбавить ее в расплавленный металл, обратит любой металл в золото.
Кутузов ораторствовал, Новиков напряженно слушал.
— Знаешь ли ты, что такое архей?
— Да, — отвечал Новиков, — это жизненная сила.
— А знаешь ли ты, что с помощью философского камня можно найти всеобщее лекарство, панацею, которая воздействует на архей. И тогда отступит любой недуг, ибо жизненная сила победит болезнь. Не нужно лечить разные болезни, а нужно просто усилить жизненную силу — архей. Подумай, от скольких бед избавилось бы человечество, если бы нашло философский камень.
Послышался шум за дверью.
— Приняли нового брата, — с проникновенной улыбкой сказал Кутузов.
Дверь распахнулась: на пороге стоял Ляхницкий. Позади толпились вольные каменщики-мартинисты, члены ордена злато-розового креста.
— Ба! — закричал Ляхницкий, разбросав в стороны руки. — Николаша! Ты ли это? Гляжу не нагляжусь!
Он сгреб Новикова в объятия. От новообращенного исходил легкий запах вина.
— Вы не представляете, что это за человек, — говорил Ляхницкий, обращаясь ко всем. — В 62-м году мы с ним ударили по голштинцам и помогли взойти на престол нашей бесценной матушке Екатерине. Он шел впереди и дрался как лев.
— Ляхницкий, — тихо сказал Новиков.
— Если бы не он, государыне бы не видать короны, как…
— Ляхницкий, — укоризненно произнес Кутузов.
— Нет, сегодня мы выпьем по бокалу вина за нашу встречу!
Скрипнула дверь, и вмиг все замерли. Вошел генеральный визитатор. Ляхницкий съежился и замолчал.
Генеральный визитатор прошел к высокому креслу и сел в него, радушно обведя рукой накрытый стол, приглашая к трапезе. Вольные каменщики оживились, зазвенели тарелки, ножи, бокалы. Открылись блюда при полном параде, плотоядно заблестели глаза, умаслились губы. Великое таинство куда-то отлетело, и над ухом у Новикова шумно дышал Ляхницкий.
Пока длился ужин, Ляхницкий молчал. Он яростно грыз гусиную ножку и косился на Новикова, словно боясь, что тот отнимет.