Митя усмехнулся. Концептуально. Доверчивая, склонная к употреблению спиртных напитков девушка неосторожно поспешила, и вот вам результат - ее трахнули.
Машка Алферьева с переднего ряда мотнула шевелюрой, от ее заколки шарахнуло брызгами света по глазам. Голова отозвалась взрывом боли. Сучка! Принцесска. Недотрога. Сегодня, входя в аудиторию, Митя нечаянно задел ее. "Убери руки, козел!" - "Куда я их уберу?" - "А хоть в жопу себе засунь". Милые детки, будущее современной интеллигенции. Папа генерал, мама генеральша, домашнее воспитание, гувернантка француженка.
Нет, себе в жопу неинтересно. Вот тебе, лапочка, в жопу бы я засунул. И не только в жопу. И совсем не руки.
От этой мысли Митя развеселился. Привычно заработало воображение. Начнем с места действия. Где это будет? Дома? Нехорошо, банально. На улице? В парке? О! В бытовке. Нет, не в бытовке, а что-то наподобие. На матраце.
Митя представил матрац, старый, вонючий, в желтых потеках от былых вожделений. На матраце, разметав золотистые пряди, лежит Машка Алферьева, голенькая. Нагая как Даная. У нее обязательно должны быть гладкие подмышки и подбритый лобок. Не совсем, а так, чтобы осталась завлекательная полоска посередине. Машка лежит, слегка раздвинув ножки, так что все-все видно, руки вяло свисают с края матраца, и вот мы ее сейчас...
- Запишите задание для семинара, - громко сказал лектор. Митя вздрогнул и очнулся, вытирая о брюки потные ладони. Гад этот Стрекозел, весь кайф обломал. Ну, ничего, не в первый раз.
С ним так бывало. Внезапно представлялась женщина и процесс соития с ней, в подробностях. Безжалостный, с насилием, с пытками. Митя настолько реально представлял все действие, что не только видел своих женщин воочию, но и знал их имена. И вёл дневник. Пригодится. Когда-нибудь он напишет роман-мемуары и продаст за бешеные деньги.
Воображаемые сцены были единственной отдушиной в убогой, не сложившейся Митиной жизни. Только они давали ему, калеке, возможность свысока, снисходительно смотреть на мир здоровых, молодых и жизнерадостных недоумков.
Глава 5. Невеста
Было немало вина, ещё больше музыки, очень много выпендрёжа и совсем уж баснословное количество мужского вожделения. Поначалу мне это нравилось. Нравились пошловатые Витькины анекдоты и его жаркое дыхание на щеке, пока мы изображали нечто, похожее на медленный танец. И явно ощутимое возбуждение, когда он прижимался ко мне бедром. Даже примитив Лёха, в перерывах между рюмками взахлёб выдающий истории, как, где и с кем он нажрался, казался не придурковатым здоровилой-кобелём, а забавным добрым парнем, этакой неуклюжей и нескладной жертвой неблаговидных обстоятельств.
- С Жекой, - басил Лёха, в один глоток опорожняя из горла бутылку "Балтики". - Взяли на двоих три пузыря, прикинь, Светик. И погребли в парк.
- Неужели все три бутылки выпили? - ахнула с неподдельным интересом Светка с сиськами.
- Два пузыря точно съели, - Лёха основательно рыгнул и утёр рот рукавом. - Два помню. А вот третий... Что начали - помню, а дальше - мгм-хрр... - Лёха вновь рыгнул.
- Дальше неизвестно, - перевёл Витька. - Дальше всё покрыто мракобесием. Пойдём потанцуем, Маш.
- Не хочу. Надоело, - настроение у меня отчего-то поползло вниз.
- Ладно. Давай тогда споём, - Витька сноровисто расчехлил гитару, взял пару аккордов и подкрутил колки. - Что желаете?
- Пой, что хочешь.
- Частушки сбацай, - Лёха по-хозяйски облапил Светку, - позабористей.
- Как прикажете, - Витька перебрал струны. - Девки по лесу гуляли, маньяка в лесу искали. Маньяка Василия для сексу и насилия.
Светка заржала. Смачно икнул прежде, чем присоединиться к реготанию, Лёха. Витька, как подобает признанному таланту, лишь наградил аудиторию снисходительной улыбкой. Я почувствовала ощутимый позыв к тошноте.
- В понедельник тётю Тату, - развил успех Витька, - оприходовал маньяк, он совковою лопатой по манде её х-як.
Не прекращая гогота, Лёха поднялся, потянул за руку Светку и постановил:
- Мы в койку.
- Давайте, - Витька отложил гитару и задумчиво проводил взглядом удаляющуюся пару. - Животные, - сказал он, - выпить, пожрать-поржать и совокупиться, что ещё надо...
- Скажи мне, кто твой друг, - насмешливо обронила я.
- Да какой друг. Так, приятель, мы и в школе учились вместе. Бугаина здоровенный. Его весь двор боялся.
- Понятно, - я встала. - А ты, значит, пользовался его покровительством. Я пойду, Витя. Вызови мне такси.
- Подожди, - Витька тоже встал. - Маша, давай поговорим.
Он был очень хорош. Бледное аристократическое лицо с тонкими чертами. Большие чувственные губы, выразительные карие глаза, вьющиеся смоляные волосы...
Я вздохнула:
- О чём мы будем говорить?
- О нас с тобой, - Витька приблизился и положил мне руки на плечи. - Для кого ты себя бережёшь, Маша?
- Кто тебе сказал, что я берегу? Пусти. Да пусти же!
- Нет уж. Скажу всё, что думаю, потом отпущу, - Витькино лицо раскраснелось, аристократическая бледность исчезла. Он теперь дышал мне в лицо, меня передёрнуло от винного духа. - Не бережёшь, значит? Можно вопрос: ты что, девственница?
- Не твоё дело, - я попыталась вырваться, но Витька держал крепко.
- Нет, моё. Ты динамишь меня уже больше месяца. Не даёшь, я скоро от спермотоксикоза загнусь.
- Обратись к врачу. А лучше, - я кивком показала на дверь спальни, - присоединяйся. Её вполне хватит на двоих.
- Перестань меня оскорблять. Думаешь, не знаю, чего ты добиваешься?
- Чего же? - мне стало вдруг интересно.
- Так замуж не выходят, девочка. Этот трюк работает на инфантильных прыщавых недоносках. Со мной он попросту не пройдёт.
- Кретин! Ты думаешь, я мечтаю за тебя замуж?
- А то нет? В двадцать лет корчить из себя целку, ради чего же ещё?
- А ну отпусти! Отпусти, я сказала! - я почувствовала, что сейчас разрыдаюсь.
- А вот хрен. Никуда ты не пойдёшь, - Витькино лицо исказилось, стало жестоким, чувственные губы скривились, лоб пробило испариной. - Хватит уже, надоело. Остохрениздело. А ну, пойдём!
- Витя, прекрати, - я попыталась взять себя в руки. - Пожалуйста. Я не хочу.
- Не хочешь!? Так захочешь, сучка, - он внезапно грубо рванул меня за предплечье. С треском разорвалась шелковая кофточка, я вскрикнула от неожиданности. В следующую секунду он притянул меня к себе и, удерживая одной рукой, стиснул другой грудь.
- Дрянь! - я наотмашь хлестнула его по лицу. - Подонок, сволочь, дерьмо!
- Ах ты, бл-дища, - Витька рванул на мне лифчик. - Сука...
Что было сил я ударила его коленкой в пах, и он, задохнувшись болью, отпрянул, из глаз брызнули слёзы.
Я кинулась в прихожую, сорвала с вешалки пальто и метнулась к входной двери.
- Маша, подожди! - истошно заорал из гостиной Витька. - Маша!..
Я справилась с замком, вылетела на лестницу и с грохотом захлопнула за собой дверь. Через минуту, на ходу застёгивая непослушными пальцами пуговицы пальто, я уже бежала по пустынному переулку к метро.
Сумочка с деньгами и документами осталась в покинутой квартире, мелочи в кармане едва хватало на проезд. Уже заполночь, а мне ещё предстояло пилить через всю Москву. Было горько, противно и мерзостно.
До Свиблово я добралась во втором часу ночи.
Предстояло ещё пробраться через недостроенный рыночек, поганенькое местечко, где то ли крысы стаями атакуют бродячих собак, то ли наоборот. Темно, противно, слякотно, не говоря об амбре. Надо же было назвать это место улицей Амундсена. Амундсен-Мудамундсен. Полярник от омерзения бы загнулся, окажись он здесь на секундочку.