Только многоопытный Узбек догадывался, откуда берутся лекарства, но он же был из старой, орденской когорты, а значит – нем как рыба! Б.И.О.Ровские ищейки-строители нюхали, высматривали, но понять этих тайных движений им было не дано.
Один раз в месяц необходимо было печатать отчётную документацию. Рабочий компьютер находился в подсобке рядом с кабинетом начальника. И целый день в этом уединённом маленьком кабинетике были двое: Яша и Алёна. Она владела компьютером, он – всей информацией о зоне. Начальник редко сидел на месте, постоянно убегал по рабочим моментам. Яша давно хотел объясниться с это й женщиной, а момент и время были подходящими.
Алёна, скорее всего, знала и чувствовала, что происходит в душе Якова, какие нежные чувства он к ней питает. Они сидели рядом, казалось, что всё внимание их поглощено работой… Но какой ураган страстей бушевал в истомлённой душе Якова! Как хотелось ему обнять эту женщину, прижать к себе, поцеловать!...
(Невольники сурового лагерного режима, зэки, братья мои! Только вам дано понять страдания нашего благородного героя! Только вы от чистого сердца своего можете искренне посочувствовать ему! Избегайте мук одиночества! Не попадайте в зону! Не совершайте ошибок! Не воруйте булочки с прилавка в сельском магазине, а воруйте миллиарды прямо из государственной казны. Вот тогда вы, наверняка, будете оставаться на свободе и звать вас будут не «лагерной пылью», а «сливками общества»).
Какая-то неведомая внутренняя цепкая сила удерживала Якова от всякого действия. Они продолжали заполнять бесконечные столбцы отчета. Яша знал многое о её жизни. Да и его статус, ВИЧ – это почти что приговор. А ему очень хотелось, чтобы она, Алёна, была счастлива. Но разве он мог сделать её счастливой? А может быть наше прошлое – это тот демон, который нам мешает жить и любить? Нас постоянно пугают тени прошлого и призраки будущего, и думая о них, мы выпадаем из настоящего. Страх всюду преследует нас и мешает жить и быть счастливым. А может быть, обманула природная тактичность.
Ведь Яша понимал, что рядом замужняя женщина. Какая-никая семья, а есть. А своими страстными чувствами, даже любовью, разрушать чужие семьи Яша не хотел. Он понимал, какое горькое счастье может вырасти из чужого горя. Замкнуть всё своё в душе своей, Яша ещё усердней принялся за срочный отчёт. Работа продолжалась споро. Иногда шутили и подтрунивали друг друга за невнимательность.
Но какой замечательный повод для активизации разведывательной деятельности предоставила местным абверовцам эта невинная совместная работа по заполнению отчетных граф! Не один раз, как бы между прочим, заглядывали они в кабинет. На их туповатых рожах с бегающими глазками отчетливо вырисовывался немой вопрос: «А что же они тут делают?» Яша, уже надевший маску аскетической рабочей задумчивости, встречал их холодным взглядом и отправлял козе в трещину, чтобы не мешали работать. Или приветствовал их громогласно: «Да здравствует НКВД!», после чего спец.службы поспешно ретировывались.
Напряжённая работа и постоянная занятость в течение всего рабочего дня помогали Яше успокоить взволнованное сердце. Не было времени прислушиваться к свои расстроенным чувствам. А когда уж совсем становилось невмоготу, он шел к фельдшеру Святому, врачевателю не только тел, но и душ человеческих. После разговора с ним на душе действительно становилось легче и светлей. Да и раскисать было нельзя (раскисать вообще никогда нельзя). Пруссак при сильном обострении Яшиной болезни, дал ему два дня отлежаться. Мазепа что-то делал, старался, но Яша все равно не мог спокойно лежать, вставал и занимался срочными текущими делами. Сердобольные врачи отсылали его обратно в палату.
Последние анализы на ВИЧ были далеко не утешительны. Иммунограмма сильно упала. Подходило время для приёма терапии, но Яша не хотел начинать её пить. У него уже был первый неудачный опыт, и Яша надеялся, если Бог даст освободиться, в СПИД-центре подобрать себе подходящую терапию. А пока приходилось просто не падать духом, держаться до последнего изо всех сил. Бороться за жизнь и хоть что-то сделать хорошего для себя и для людей. Они ведь тоже помогали ему, как могли.
А тем временем, Скачок делал всё возможное, чтобы Яша быстрей освободился.
И вот подошло время комиссии на УДО. Яша заметно нервничал: первый раз в жизни идет на УДО. Отец загодя выслал ему все необходимые справки: с места жительства, с места работы. Все документы были собраны. Взыскания сняты. Готов соколик, хоть астронавтом на луну. И вот наступил этот день.
Вместе с Яковом пошел психиатр Палыч, как представитель с работы. А так же как любитель общественных мероприятий и мастер художественного слова (то есть любитель поговорить).
Когда Яков Григорьевич зашёл в огромный кабинет, полный народа, он сильно разволновался. Сначала зачитали данные: судимостей – 4 штуки, последний срок, нарушения-поощрения, когда прибыл в лагерь, где работает, сколько времени (напомним, что на МСЧ все работали неофициально, как альтруисты: без справок и без зарплаты). Дали слово начальнику отряда. Гитлер явно не готовился, все перепутал, буксовал на каждом слове, бормотал что-то невнятное, представляя Яшу. Его лишили слова, выставив тем самым на смех. Слова очень культурно попросил Палыч. Ему его дали. И тут, как говориться, «Остапа понесло». Палыч – большой мастер разговорного жанра, знаток утонченного искусства риторики, философ в душе. Этот заядлый путешественник и бродяга по жизни очень симпатизировал Якову Григорьевичу. Выступил Палыч прекрасно. Административная верхушка после такого выступления, в наступившей тишине, стала ещё пристальней приглядываться к почуявшему неладное Яше.
«Да что это за птица такая? Вроде обычный зэк, а майор Палыч называет его по имени-отчеству, говорит о нем, как о равном, расписывает в самых живописных красках его отношение к работе и уверенно утверждает, что без такого работника работа на медсанчасти вообще встанет».
Да, явно переборщил словоохотливый Палыч с дифирамбами своему протеже. Да кто же захочет такого ценного работника куда-то отпускать? Такие люди и здесь нужны.
В общем, УДО Яше отложили. Докопались до поощрений и предложили ошеломленному Яше в течение месяца заслужить ещё одно поощрение. Гитлеру погрозили пальцем и предупредили, чтобы к следующей комиссии был готов и говорил как «Палыч». Резолюция: отложить решение на месяц.
Яша был в шоке, вышел весь мокрый, чувствовал себя как комсомолец после неудачной попытки вступить в «ум, честь и совесть нашей эпохи», проклиная весь белый свет, а прежде всего Палыча за его красноречие. Явно озадаченный Палыч, успокаивал его как мог.
Но вскоре первые эмоции прошли, и возвращались они в родную МСЧ, уже весело смеясь над этим забавным приключением. Яша ловко пародировал, передразнивая Палыча и его яркое выступление.
На МСЧ все врачи переживали за Яшу, сочувствовали ему, а он, успокоившись и смирившись, говорил: «Что ни делается – всё к лучшему. Да и назначенный курс лечения только начался. Куда я пойду больной? Посижу ещё немного и освобожусь. На воле все не так просто, как в колонии, где все рядом, все под рукой, и медицина – бесплатная» (спасибо тебе, родное государство, что хоть где-то построило ты, наконец. Коммунизм, а именно – в лагерях, где бесплатно кормят, бесплатно одевают, бесплатно лечат. А зэки неблагодарные ещё высказывают недовольство тем, что им предоставили возможность пожить в коммунистическом обществе, и требуют к своим персонам ещё какого-то особого внимания!)
«Месяц, так месяц. Подожду» - думал Яша. Кэт, Ёлочка и Алёна, расстроенные из-за Яшиной неудачи, ругали Палыча за его неуместное краснобайство, а Яша смеялся и говорил им: «Еще месяц с вами буду. И вы подольше будете видеть мою разбойничью физиономию, и я – ваши такие родные милые лица». Тут уж они не выдерживали и, надавав ему тумаков, втроем выталкивали его из кабинета, чтобы слишком не ерничал. А то они за него переживают, а он, окаянный, ещё и смеется над ними.