Она не встрепенулась даже тогда, когда из облаков вынырнул, шипя раскаленным металлом, паровой катер с развевающимся на корме флагом Каледонии. Все это уже не имело значения. И когда плечистый воздушный пехотинец защелкнул на ее запястьях кандалы, Ринриетта испытала лишь короткий приступ облегчения — все закончилось.
Тогда она еще не знала, что Роза приготовила для нее последнее унижение.
Линдра что-то сосредоточенно писала, макая перо в маленькую переносную чернильницу. Смотреть на нее было мучительно, как смотреть на горящий корабль, тонущий в алой пучине. Но Ринриетта смотрела, борясь с желанием выскочить из этой комнаты. Пусть обратно в ледяную сырость каземата, пусть снова в кандалы…
— Ты все-таки сделала это, да?
— Что? — Линдра озадаченно уставилась на нее поверх исписанного листа, — Что ты имеешь в виду?
— Твой корабль. Ты все-таки назвала его «Линдра». «Линялый дракар», да? Как тот наш диван на крыше… «Лин. Дра». Наш секретный шифр.
— Да, — Линдра опустила глаза, — А теперь не мешай, пожалуйста.
Ринриетта тоскливо подумала о том, что если б ее висельная веревка прибавляла по дюйму длины за каждую строку протокола, для завтрашней казни пришлось бы пригласить апперов — во всей Унии не сыщется острова, висящего достаточно высоко в небесном океане…
— Жаль, я не видела твоего корабля, — не зная, чем занять руки, она сняла свою потрепанную треуголку и стала бесцельно мять ее в руках.
— Он был совсем небольшим. Скорее, обычная яхта для прибрежных путешествий. Такие корабли не созданы для открытого океана.
— А ты мечтала о трехмачтовой шхуне.
Линдра, оторвавшись от бумаги, смерила ее взглядом, от которого Ринриетта мгновенно вспомнила холодный неласковый ветер Аретьюзы.
— Дети никогда не мечтают о чем-то путном. А я тогда была ребенком, начитавшимся легкомысленных книг и не в меру восторженным.
— Но ты выросла, — кивнула Ринриетта.
Слова эти должны были прозвучать комплиментом, но отчего-то лишь родили во рту непонятную горечь.
— Да, — Линдра легким движением отбросила со лба прядь волос, — Семь лет оказались для этого достаточным сроком. И теперь я благодарна Розе за то, что та не позволила мне уцепиться за этот зыбкий и опасный ветер. Он не привел бы меня к добру. Дети склонны бежать от того, что не желают принять, чего боятся. А я…
— Ты боялась раскрашенных дикарей-людоедов из книжек, — Ринриетта почувствовала, как губы сами собой складываются в беспомощную кривую улыбку, — Помнишь, иногда я нарочно красила сажей лицо, чтоб напугать тебя, а ты…
Линдра аккуратным щелчком сбросила со стола финиковую косточку и продолжила писать. Ринриетта машинально отметила, что почерк у нее немного изменился. Пропали витиеватые хвосты, похожие на извивающиеся облака, и кокетливые завитушки. Буквы стали уверенными, строгими, одинаковыми, как гвардейцы, выстроившиеся на верхней палубе флагмана.
— Я боялась ответственности. Боялась того, что мне придется заниматься скучными взрослыми делами, которыми занимается дед. Боялась того груза, который лежит на всех Ду Лайонах, посвятивших свою жизнь Каледонии. Этот страх и гнал меня прочь. Но я победила его. Для этого не потребовались ни пушки, ни абордажная команда. Только немного времени и терпение. Как бы тяжела ни была ноша, у меня нет права ее перекладывать.
От мягкого шелеста пера по бумаге Ринриетта стиснула зубы — сейчас он был невыносим.
— Значит, это не дед убедил тебя?
— Нет, он ни при чем. Принцессам опасно летать по небесному океану, это может причинить много неприятностей их стране. Принцесса может погибнуть в буре или попасть в плен к заговорщикам, что в итоге почти и произошло, принцесса может стать заложником чужой воли или быть вовлечена в сложную политическую партию… Не надо так на меня смотреть. Я не умерла и не изменилась. Я просто выросла из детских штанишек.
— Но не забыла.
— Что? — Линдра на миг перестала писать, перо в руке дрогнуло, — О чем?
«Обо мне», хотела сказать Ринриетта, но губы не справились с этим словом, пришлось искать ему замену.
— Об Аретьюзе. Ты ведь сразу узнала меня? — пробормотала она, сгорая от отвращения к самой себе и чувствуя невыносимый жар румянца, — Там, на «Вобле»? И нарочно назвалась Линдрой. Это был как условный знак, да? Ты хотела показать мне, что помнишь…