Ринриетта положила ладонь на рукоять двери, но не смогла сразу на нее надавить. Сердце предательски дребезжало, рождая в груди глухую тягучую боль.
— Линобатист и драдедам, — сказала она тихо, — Это ткани для обивки, Кин.
Линдра испустила короткий удивленный вздох.
— О. Значит, ты тоже разгадала? И давно?
— Еще тогда. В самый первый день.
Линдра молчала несколько секунд. В другой момент Ринриетта бы обернулась — просто чтоб посмотреть на ее замешательство. Когда-то ей доставляло удовольствие сбивать с толку Кин, наблюдая за тем, как ее глаза озадаченно темнеют. Но сейчас ей не требовалось оборачиваться.
— Но почему… Почему ты мне не сказала?
Ринриетта стиснула зубы. Она могла выйти, не ответив — никто не стал бы ей мешать. Возможно, так и стоило поступить. Нарочно оставить Линдру без ответа. Но Ринриетта все же ответила, прежде чем выйти.
— Не хотела тебя разочаровывать.
Запах дерева был первым, что она почувствовала. Но на Роайл-Оуке даже он казался другим. В нем не было терпкости хорошо выдержанного корабельного дуба, овеянного тысячами ветров и иссушенного солнцем. Дерево здесь пахло иначе, отдавал кислинкой, как в старом погребе, отчего Ринриетте захотелось первым делом широко распахнуть двери и окна.
— Что ж, по крайней мере, здесь нам не будет тесно, — водрузив тяжелый сосуд с «Малефаксом» на стол, она измерила шагами свой новый кабинет. Шагов вышло четырнадцать — почти втрое меньше, чем на капитанском мостике «Воблы». Но Ринриетта не собиралась жаловаться. По меркам Ройал-Оука ее новый дом мог считаться едва ли не королевскими апартаментами.
— Здесь сыро, — пожаловался «Малефакс», — Я почти чувствую, как покрываюсь плесенью.
— Плата за высоту, — Ринриетта рассеянно обошла кругом письменный стол, огромный, как половина шлюпки, — Зато здесь чище воздух.
— Трудно судить о чистоте того, что почти лишено прозрачности, — сварливо отозвался гомункул, — Не помню ни единого ясного дня за последние две недели.
Ринриетта пожала плечами.
— Это Каледония. Что ж, здесь я поставлю книжный шкаф, сюда — кресло для посетителей, а этот чулан отведем под архив и корреспонденцию… Я думаю, здесь будет вполне недурно, особенно если удастся совладать с сыростью. Быть может, камин или какая-нибудь дегидрирующая магия…
— В любом случае, толку от меня будет немного, — пробормотал «Малефакс» тоном ворчливого старика, — Здесь я годен разве что в качестве пресс-папье.
— Перестань брюзжать, — отмахнулась Ринриетта, проверяя прочность старого скрипящего кресла, — Не обязательно работать с парусами, чтоб приносить пользу. Ты будешь моим референтом, секретарем и советником. Надо лишь загрузить в тебя свод каледонийских законов, пару десятков Уложений, полный текст Великой Униатской Хартии и…
— Этим я озаботился заранее, — «Малефакс», судя по всему, ухмыльнулся, — Уже исполнено. Кажется, здешние островные гомункулы еще более беспечны по части сохранения данных, чем их корабельные коллеги. Иногда мне кажется, мы могли бы безбедно существовать просто вскрывая магическую защиту магазинов и бакалейных лавок!
Ринриетта опустилась в кресло, осторожно, словно оно могло быть раскалено. Огромное, вырезанное из лакированного дуба, оно выглядело столь громоздким и вычурным, что могло бы сойти за трон какого-нибудь островного царька. Как она и ожидала, сидеть в нем было сущим мучением — обивка по твердости мало отличалась от палубных досок, а подлокотники, казалось, были созданы с единственной целью — демонстрировать все несовершенство и хрупкость человеческого тела.
— Не вздумай взламывать кого бы то ни было, «Малефакс»! — приказала она, ерзая в кресле, чтоб привыкнуть к нему, — Это Сердце Каледонии, а не какой-нибудь провинциальный остров. Если тебя сцапают на взломе чужих гомункулов, я не собираюсь тебя выгораживать, отправишься на переработку или что-нибудь в этом духе.
— О, я буду осторожен, прелестная капитанесса! — торжественно пообещал «Малефакс», и тут же осекся, — Простите…
Ринриетта метнула в него ледяной взгляд. Сейчас, когда душа гомункула была заключена в неказистый медный бочонок и водружена посреди стола, сделать это было проще, чем прежде.
— Ты уже нарушаешь мои приказы, «Малефакс». Я уже приказывала тебе никогда и ни при каких обстоятельствах не называть меня капитанессой!