«Барбатос». Сейчас он пугал ее куда больше, чем мистер Роузберри. Тот, по крайней мере, был человеком, хоть и внешне. «Барбатос» был существом совсем другой природы. При одной только мысли о которой Ринриетта ощущала подступающую к горлу тошноту. Сплав Марева и обычных чар, заточенный в грубую сталь и наделенный нечеловеческим разумом и столь же нечеловеческими возможностями. Но знали ли инженеры-дауни «Восьмого Неба», что именно они создают? Какие именно струны сплетают, используя ядовитую суть Марева? Мистер Роузберри, судя по всему, уверен, что «Барбатос» повинуется ему, словно рыба, которую ведут на леске. Но он, кажется, попался в извечную ловушку всех самоуверенных хитрецов, полагающих себя умнее окружающих, и даже не видит, что леска опасно истончилась, а рыба, заглотившая крючок, все сильнее бьет хвостом…
— ПРИСТУПАЮ, ХОЗЯЙКА.
В его голосе словно слились все отвратительные звуки мира — слизкое шипение рыбьей чешуи, болезненный треск трухлявого дерева, лязг затачиваемого о брусок зазубренного клинка, стоны раненого, скрип деревянной ноги. Даже слушать его было мучением. Но еще хуже Ринриетта ощутила себя, когда увидела, как к острову потянулись щупальца «Барбатоса». Они двигались неспешно и каждое из них словно извивалось на собственном ветру, вразнобой, чертя в воздухе уродливые подобия узоров. Тяжелые, слизкие, покрытые вперемешку присосками, изогнутыми когтями, язвами и прожилками, они выпростались из корпуса корабля и медленно скручивались вокруг острова подобием жуткого шипастого кокона. Ринриетта видела, как на безлюдных городских улицах пролегли извивающиеся тени. Бедный Мистер Хнумр, подумалось ей, если он не улизнул оттуда с другими беглецами, сейчас ему, верно, не до еды…
Одна из уцелевших башен Адмиралтейства накренилась и лопнула, превратившись в каскад кирпичей, перекрытий и пыли, когда щупальце «Барбатоса» мимоходом зацепило ее. На капитанском мостике корабля ужасающий грохот ощущался лишь мелким тарахтением камня, но Ринриетта все равно впилась пальцами в отвороты алого кителя, слишком уж жуткой и невероятной была картина. Еще одна башня рухнула вслед за первой — «Барбатос» толкнул ее самым концом извивающегося щупальца. Небрежно, как ребенок толкает неинтересную ему игрушку. Но движение это было слишком хорошо просчитано, чтобы быть случайным. Возможно, об этом подумал и мистер Роузберри.
— Аккуратнее, чтоб тебя! — воскликнул он, — Помни, это больше не наш враг. Учись бережно обращаться с основными фондами «Восьмого Неба».
— ПРИНОШУ СВОИ ИЗВИНЕНИЯ, — в голосе гомункула было больше яда, чем в кубомедузе, — Я ТАК НЕЛОВОК. ЭТО БОЛЬШЕ НЕ ПОВТОРИТСЯ.
— Уж будь любезен. Мы пришли сюда, чтоб восстановить разрушенное, а не уничтожить то, что осталось!
— ПРЕКРАСНЫЙ ОСТРОВ. Я ЧУВСТВУЮ ЗНАКОМЫЙ АРОМАТ. ОЧЕНЬ НЕОБЫЧНО. ВПРОЧЕМ, БЕЗ РАЗНИЦЫ. ОТЛИЧНЫЙ НАБОР ВЫДЕРЖАННЫХ ЧАР.
Щупальца продолжали опоясывать город, не обращая внимания на разрушения. Под их натиском дома лопались, превращаясь в бесформенные груды мусора. Мраморные статуи, восславляющие бессмертных героев Каледонии, бесстрастно взирали со своих постаментов на картину разрушения — разрушения неспешного, небрежного и даже презрительного. Иногда они сами превращались в груды черепков, когда какое-нибудь из щупалец проходило рядом. Их было все больше и больше, они тянулись из пробоин в корпуса корабля, похожие на пульсирующие черные пуповины, и впивались в остров мертвой хваткой. «Барбатос» не просто оплетал Ройал-Оук, он вкладывал в это огромную силу, словно пытался раздавить остров. Дома лопались один за другим, как игрушки, улицы и переулки превращались в ущелья, заваленные камнем и деревом, с верхних плато острова вниз, разрушая все на своем пути, понеслись волны из мусора и обломков.
— Идиот! — взвизгнул мистер Роузберри, — Что ты творишь? Ты же все портишь!
— ЭТО УЖЕ НЕВАЖНО.
Щупальца присасывались к острову, как голодные пиявки, жадно сокращаясь и пульсируя, оплетая его со всех сторон. Толстые и тонкие, они соединялись в подобие паутины, выискивая все новые и новые места, чтоб впиться в обнаженную каменную породу. Все, сооруженное человеческими руками за века существования Сердца Каледонии «Барбатоса» не интересовало — он сметал дома вперемешку с мостовыми и арками, фонарные столбы, статуи, торговые ряды… Небрежно, как сметают сор с обеденного стола. Все новые и новые щупальца тянулись вниз, чтоб приникнуть к острову, вонзится в него, превратившись в очередную пуповину, связанную с кораблем.