— Копченый лосось!
Она выкрикнула это вслух, испытав при этом немыслимое облегчение. Звуки снова были звуками, слова — словами. Что бы ни произошло, она выбралась из кипящего варева, которое норовило затянуть ее и растворить без остатка. Она снова вернулась и…
Ринриетта быстро обернулась. Без сомнения, она была на капитанском мостике большой трехмачтовой шхуны, по всем признакам похожей на баркентину. Этот корабль она бы узнала мгновенно, даже не глядя на выбитое в медной окружности штурвала название.
Она узнала трещины на потертых досках палубы, полированные рукояти штурвала и тысячи других мелочей, о которых раньше даже не думала. Потрепанные паруса были опущены, но пусты — даже ветер не трещал в прорехах.
Это был ее корабль. Подарок деда. Тот самый, который на ее глазах ушел в Марево, объятый пламенем. Каким-то образом она вновь оказалась на нем. На пустом капитанском мостике, в полном одиночестве. Но сейчас ей не хотелось знать, как это произошло.
— «Вобла»… — одними губами произнесла она, чувствуя, как предательски слабеют колени, — «Воблочка»…
«Не совсем, прелестная капитанесса».
— «Малефакс»? — она резко обернулась, словно подсознательно надеялась увидеть гомункула.
Но, конечно, никого не увидела. Палуба баркентина была пуста, лишь колыхались лениво свободные концы такелажных тросов. Ни ритмичного скрипа механических ног Дядюшки Крунча, ни заразительного смеха Корди, ни мурлыканья Габерона… Раньше корабль всегда был наполнен звуками чужого присутствия, даже когда не фонтанировал магией. Сейчас он был пуст, Ринриетта вдруг мгновенно осознала это, словно пронеслась за секунду по всем его отсекам и палубам.
«Как и прежде — к вашим услугам!»
Она ощутила краткий приступ облегчения. Хотя бы «Малефакс» остался с ней, где бы она ни находилась. А это уже многого стоило.
— Хвала Розе! — пальцы сами собой сложились в разнонаправленный знак, — Почему мы на «Вобле»? Где остальные? Что произошло?
«Слишком много вопросов, — почему-то он отвечал ей не колебанием ветра, как обычно, а тонким магическим шепотом, похожим на шелковую ленту, пропущенную сквозь сознание, — Наверно, мне лучше отвечать на них по очереди. Прежде всего, мы не на «Вобле».
Ринриетта испуганно оглянулась. Но мачты были на месте, как и палуба, как и штурвал с потемневшей от времени медью.
— Я всегда узнаю свой корабль. Это «Вобла».
«Скорее, ваше представление о ней».
Она прикоснулась рукой к штурвалу. Шероховатый и тяжелый, он был немного теплым на ощупь, словно еще хранил чужое прикосновение. Она ощутила каждый заусенец на дереве, каждую вмятинку.
— Но я…
«Оглянитесь получше».
Она оглянулась. И едва подавила испуганный возглас.
Корабль висел в пустоте. Иногда, особенно на больших высотах и в ясную погоду, небо бывает настолько прозрачным, что кажется, будто корабль застыл в хрустале. Но сейчас это было что-то другое. Окружающая «Воблу» прозрачность казалась неестественной. Вот отчего ей показался странным ветер… Ринриетта тщетно прищурилась, пытаясь разглядеть хотя бы крошки облаков на горизонте, но не увидела даже завалявшейся тучки. Задрала голову — и не обнаружила солнца. Заглянула за борт и тихо охнула — вместо привычной дымки Марева под килем «Воблы» тянулась та же самая пустота, пугающая и манящая одновременно. Пустота, не ограниченная даже горизонтом.
— Все ясно, — Ринриетта нашла в себе силы улыбнуться, — Я умерла. А это, значит, Восьмое Небо во плоти. Что ж, не самый дурной вариант. Я представляла это себе… иначе.
«Вы живы, — терпеливо произнес «Малефакс», — Но в довольно смешанном состоянии души. Это что-то вроде… магической контузии».
— Что это значит?
«Вы подверглись крайне интенсивному магическому излучению. Обычно люди слабо чувствительны к нему, но вы оказались практически в эпицентре магического удара. Как и мы все».
Ринриетта вспомнила хаотическую круговерть, которая едва было не поглотила ее без остатка.
— Значит, мы оказались между молотом и наковальней?
«Можно сказать и так. Человеческому сознанию опасно находиться между двух существ, обладающих столь огромной силой — магическое напряжение столь сильно, что даже ткань мироздания гудит от напряжения, что уж говорить о ваших слаборазвитых чувствах и ощущениях…»