Остальные еще недостаточно пришли в себя, чтобы смеяться. Алая Шельма немного дрожащей рукой попыталась отряхнуть китель от сахарной пудры, потом поморщилась, сняла его и повесила на плечо, оставшись в простой льняной блузе. Выглядела она как человек, переживший ураган в рыбацкой лодке, но, как заметил Тренч, быстро пришла в себя. Глаза полыхнули знакомым огнем, пальцы перестали дрожать.
— Надеюсь, день визитов на сегодня закончен, — произнесла она нарочито бесстрастным тоном, разглядывая ущерб, причиненный схваткой корабельному имуществу, — Дядюшка Крунч, будь добр, повесь на борту вывеску побольше: «Пиратский корабль. Посещение без билетов запрещено».
— На твоем месте, Ринриетта, я бы изменил курс, — проворчал абордажный голем, озабоченно потирающий свежую царапину на корпусе, — Мы слишком сильно приблизились к землям Унии, слишком много живности порхает в воздухе. Падают на палубу, что яблоки в твоем огороде…
— Капитанесса, сэр, — Габерон подчеркнуто молодцевато отдал честь, — Я надеюсь, что когда дело дойдет до сведения счета, вы не забудете о своем главном канонире. В конце концов, в этой битве причиненный мне ущерб серьезнее всего.
— Какой еще ущерб, Габбс? — устало спросила Алая Шельма, отбрасывая ногой саблю с перепачканным суфле лезвием.
Старший канонир принялся загибать пальцы.
— Восемь унций превосходного миндального лосьона. Ты не поверишь, какие деньги за него дерут по нынешним временам. Новые сапоги. И…
— Дядюшка Крунч, проследи за тем, чтоб главному канониру выдали из корабельных запасов полфунта дегтя. Может, он и пахнет похуже, но, надеюсь, сможет законопатить дырки в его голове достаточно прочно, чтоб там задерживались хоть какие-то мысли.
Габерон вздернул точеный подбородок в искреннем негодовании:
— Это отвратительно, капитанесса, сэр! Я немедленно обращусь в профессиональную пиратскую гильдию! Служба на этом корабле и так слишком дорого мне стоит, но делать это с ущербом для собственного здоровья, увольте…
Габерон с гордостью развернулся и покинул палубу и, хоть ругался он себе под нос все то время, что оставался в пределах видимости, Тренчу почему-то казалось, что главный канонир ухмыляется.
— Корди!
— Да? — Сырная Ведьма улыбалась. Перепачканная чернилами и желтой жижей, растрепанная, со свисающими в разные стороны хвостами, с расцарапанной щекой, она единственная выглядела не человеком, пережившим серьезную опасность, а обычной каледонийской девчонкой, сбежавшей из школы, чтоб пробраться тайком на блуждающий риф за воздушной капустой.
— Займись котлом. Мы меняем курс. «Вобла» на всех парах идет на север.
— Так точно, капитан! — выпалила Корди с готовностью и нахлобучила на голову свою мятую широкополую шляпу.
— И вот еще, Корди…
— Да? — та замерла, уже схватившись за ванты, по которым собиралась вскарабкаться подобно вомбату.
— Эта твоя пастила со вкусом копченого сома… — Алая Шельма подмигнула ей, — Не так уж и дурно получилось. Сделай-ка мне еще парочку.
— Запросто, Ринни!
— А теперь Шму.
Ассассин вздрогнула при звуке своего имени. Судя по всему, она с удовольствием бы провалилась под палубу, но пристальное внимание капитанессы полностью ее парализовало. Она быстро моргала, ни на кого ни глядя и бессмысленно теребя пальцами рукава балахона. Алая Шельма мягко потрепала ее по плечу.
— Ты молодец. Спасибо.
Румянец Шму выглядел бы так же противоестественно, как зеленый рассвет, но краснеть она и не стала. Вместо этого ее впалые щеки приобрели какой-то новый оттенок белого, мгновенно миновав стадии «чахоточного белого» и «белого как погребальный саван». Тренч даже испугался. Но больше всех испугалась, кажется, сама Шму. Что-то пискнув, она отскочила в сторону, пригнулась и…
— Ну и ловко же у нее это получается… — пробормотал Тренч, разглядывая пустую палубу на том месте, где секундой ранее была Шму.
И пожалел, что раскрыл рот. Потому что внимание капитанессы теперь сконцентрировалось на нем, единственном оставшемся человеке на квартердеке. Алая Шельма не спешила говорить. Она невыносимо долго разглядывала Тренча с непонятным выражением на лице, которому он при всем желании не мог бы дать названия. Поэтому он чувствовал себя вдвойне неловко. Так, что даже забылись на какое-то время гудящие ребра и ноющий подбородок.
— Что мне с вами делать, мистер Тренч? — негромко спросила она, потирая разбитый нос, из которого уже перестала сочиться кровь.