Глава 20 Дана
— Зачем ты это делаешь? Не мальчик ведь уже мериться…
— Не понял. Что именно?
Взор его серых глаз отдавал привкусом лёгкой насмешки, что даже напускная серьёзность не могла это скрыть.
— Зачем ты его подначиваешь? — налив минеральной воды из холодильника в стакан, я подошла к дивану и забралась на него вместе с ногами. Устало откинувшись на подушки, закрыла глаза, всё время чувствуя на себе его тягучий пристальный взор графитовых глаз. Стакан приятно холодил руку, захотелось его приложить ко лбу, что я и сделала.
— Подслушивать нехорошо, — усмехнулся он.
— Трудно было не услышать. Ведёте себя как два петуха. Только ведь здесь не бои, да и делить вам нечего.
— Я тоже считаю, что у меня гораздо больше шансов.
Что? Ты о чём это? Так, так, та-а-ак…
— Шансов на что?
— Чтобы остаться, — удержав мой взгляд, проникновенно ответил Глеб.
Глаза его потемнели, и мне даже показалось, что все его мысли, как будто стали давить на меня. Нет, он меня не касался. Сидел напротив в полутора метрах и гипнотизировал.
В горле пересохло. Я поднесла стакан к губам и, не разрывая зрительного контакта с ним, сделала пару глотков. Только вода отчего-то не утолила мою жажду. Или это жажда была несколько иного характера…
Куда-то мгновенно испарились все ироничные и шутливые нотки между нами. Осталось что-то томительное, чувственное, и я бы даже сказала болезненное. Как бы я ни старалась, никак не получалось ухватиться ни за одно ощущение и попытаться определить его. Дать ему чёткое название и проанализировать, чтобы потом решить, что же с ним делать.
Захотелось развеять всю эту нестабильную эмоциональную неразбериху. Сказать ему что-нибудь колкое. Разозлить его. И создать вокруг себя более привычную, хорошо знакомую атмосферу.
— Сегодня ты, завтра он, — отчего-то мой голос прозвучал тише обычного.
Мне показалось, что до него не сразу дошёл смысл сказанной мной фразы. Спустя несколько секунд, его голова дёрнулась в сторону, словно от судороги, а глаза снова впились в меня тёмным взглядом, только уже с оттенком трудно скрываемого бешенства.
— А тебе не говорили, что распутство — это смертный грех? — даже как-то угрожающе спросил он.
— К сожалению, это не самое тяжкое моё прегрешение, — не удержалась от горького смешка я.
— Вот как? Расскажешь подробнее? — уже с интересом спросил Глеб.
— Зачем? Ты же не священник, чтобы я исповедовалась при тебе в таинстве покаяния своих согрешений.
— Ну, если ты раскаялась, значит, уже полдела сделано.
— Во многих прегрешениях я не чувствую раскаяния. Может быть, немного вину, стыд, сожаление о том, что это сделала именно я. А не кто-то другой. Эгоистично. Но если нет такого человека, то я поступлю снова точно так же.
— Мне просто интересно, когда ты успела так сильно нагрешить? Что такого сделала? Бабушку через дорогу не перевела? Нагрубила кому-то? Котёнка нечаянно переехала? На язык ты, конечно, остра, но я не верю, что ты способна добровольно на что-то по-настоящему жестокое, — он протянул руку и забрал стакан. Не сводя с моих губ взгляда, выпил оставшуюся воду.
А у меня снова пересохло в горле и перехватило дыхание от наблюдаемой мной картины.
— Почему добровольно? Иногда и вынужденно, — не без труда вспомнила я его вопрос.
— Что конкретно сегодня произошло? — резко сменил тему он. — Как ты с ними справилась?
— Я не говорила, что их было несколько.
— Ты сказала — напали.
— Их было двое. Помог… случай. Прохожий мужчина заступился.
— Ты же понимаешь, тебе просто повезло? В другой раз может никого не оказаться рядом, — гневно зыркнув на меня, ответил он.
— За всех так радеешь, с кем спишь?
Он долго не отвечал. Только задумчиво всматривался в меня, словно во мне хотел найти ответ, а не в себе. Затем усмехнулся уголком губ.
— Дурочка, — отрывисто, на выдохе, прошептал и резко, за здоровую руку, притянул меня к себе.
Мне бы обидеться, но я совершенно не почувствовала себя оскорблённой. Наоборот, это произнесено было мягко и ласково, при такой подаче воспринимаешь только тон, интонацию голоса, а не суть сказанного слова. А вкупе с горячими, крепкими и в то же время трепетными объятиями, сильными ладонями и настойчивыми губами совершенно теряешь способность соображать. Хочется только непрерывно чувствовать его рядом, касаться его, дышать им. Наслаждаться временем, когда забываешь обо всём: кто я, кто он, забываешь установленные правила и отдаёшься течению собственных инстинктов, не думая ни о чём.