«Главное, не подавит…», — не успела я додумать свою мысль, как ароматная жидкость отправилась совсем не туда, куда следовало бы.
Закашлявшись от жуткого приступа першения в горле, я почувствовала, что чай пошёл носом. Соскочив с места, подбежала к мойке, кашляя и выплёвывая. Кровь прилила к голове. Я хватала ртом воздух и никак не получалось нормально вздохнуть из-за сильного кашля.
— Носом дыши, — сказал Глеб, постукивая мне по спине.
— Это… это ты виноват, — удалось мне всё-таки сказать в перерывах между кашлем.
С трудом вдохнула через нос, и это, действительно, помогло.
— С чего бы? Это просто твоя дурь решила, наконец, выйти и освободить место для чего-то более подходящего.
— Вот какого, спрашивается, ты на меня так смотришь?
— И как же?
— Как муж на неверную жену, — кхыкая и искоса глядя на уже присмиревшего Глеба, ответила я и потянулась за стаканом воды. Горло саднило от надсадного кашля.
— А ты мне верна?
Что? Я не ослышалась? Хорошо, что ничего не пью, поперхнулась бы повторно.
Глава 24
— Дорого́й мой Глеб, а ты не много ли на себя берёшь? Не надорвёшься?
— Если ты захочешь, — ближе подходя и наклоняясь к моему уху, тихо проговорил он, обдав мою шею волной горячего дыхания, — могу быть только твоим. Да и ты как раз ноша по мне, — выпрямился он, улыбаясь во все тридцать два.
— Это невозможно, — сипловато ответила и отпила воду. По пересохшему горлу приятно прокатилась прохладная влага.
— Почему это? — нахмурился он.
— Ну, во-первых, такие, как ты, как правило, мужчины общественного пользования. Ещё бы я в очереди за хреном стояла. А во-вторых, с чего ты взял, что мне, вообще, это нужно?
— Мне не нравится ни во-первых, ни во-вторых. Может, я исключение из правил? Знаешь, я поражаюсь твоей способности всё опошлить и обозлить.
— Может, и исключение, в чём я очень сомневаюсь. Но повторюсь, мне это не нужно.
— А что «это», Дана? — графитовый взгляд словно сжигал меня. Своим пламенем он хотел смести все мои тщательно выстроенные стены сарказма, злости и напускного равнодушия. А мне становилось всё труднее усмирять эмоции и держать оборону.
Чёрт бы тебя побрал, Глеб! Вот зачем ты всё так усложняешь?
— Я не знаю, что именно ты хочешь от меня. Но мне совершенно не по душе, та скрытая тональность, что фонит почти в каждой твоей фразе. Ты забываешься, Глеб.
Он долго молчал. Стоял в паре шагов от меня и просто молчал, не сводя с меня глаз. Да и я не собиралась отводить взгляда, хоть и чувствовалось сгущающее напряжение между нами. Честно говоря, вся эта эмоциональная неразбериха меня одновременно тяготила и в то же время хотелось её усилить во сто крат. Проверить и ощутить, а что будет дальше? Нащупать предел, если он есть. Он ведь должен быть. И хочется, и колется, и что-то не даёт…
Очень медленно, не разрывая зрительного контакта, он подошёл ко мне очень близко. Осторожно, даже с каким-то трепетом, едва касаясь, провёл ладонью по моим волосам и шумно сглотнул. Глядя на его дёрнувшийся кадык, меня повело… Дыхание подвело, и тело предательски ослабло.
Глеб наклонился, и уткнувшись мне в шею, глубоко вдохнул.
В этот момент мой бессильный разум легкомысленно сдался и предпочёл довериться извечным инстинктам.
— Забываюсь? Уже не получится забыть, — еле слышно, хрипло и рвано шептал он, осыпая шею горячими и влажными поцелуями, отчаянно и жадно шаря по моему телу сильными ладонями. — Моя маленькая, вредная Заноза... я так скучал… так скучал…
Дикая гипоксия, гул в ушах и сумасшедшие аритмичные удары собственного сердца не сразу дали мне понять, откуда послышался звон разбитого стекла. Но это и неважно…
Глеб легко оторвал меня от пола, нетерпеливо и жадно прижал к своей, тяжело вздымающейся, горячей грудной клетке. Я молниеносно обхватила его бёдра кольцом своих ног, прижимаясь плотнее. Одной рукой зарылась в тёмные и мягкие волосы, а другой не мешкая забралась под пиджак. Никакая рубашка не смогла бы скрыть жар его большого и сильного тела. А его дикие, безумные, с оттенком одержимости, то грубовато быстрые и сильные, граничащие с болью, то мучительно медленные и томительно нежные прикосновения губ и языка просто сводили с ума…