Три часа подобных упражнений способны нагнать парализующего страха даже на меня — особу, не склонную к панике и проявлению излишних эмоций.
Стоим под балконом, Женя обнимает меня и говорит про милицию, куда мы сейчас обратимся. Муж никак не может погасить лихорадочную дрожь, которая сотрясает мое тело, будто подключенное к высоковольтной сети.
И тут они появляются. Выплывают из арки между домами. В шортиках и симпатичных футболочках. В руках у каждого эскимо на палочке, наполовину уже облизанное, и газеты под мышками. Весело болтают. Вполне живые, совершенно здоровые и довольные.
Лихорадка моя прошла мгновенно. Повторюсь с электрическим сравнением: будто отключили от линии энергопитания, рубильник опустили. Но голова-то еще не заработала. И первое, что я сделала: протянула руки, вытащила газеты, прочитала их названия.
— «Известия», «Правда». Где вы их взяли?
— Купили.
— Зачем, ведь мы эти газеты выписываем?
У Жени период счастливого ступора был гораздо короче. Он заехал по эскимо (наверное, метил по мордашкам, но удержал себя), недоеденное мороженое улетело далеко в сторону, схватил сыновей за шиворот, поволок в подъезд. Никита и Митя едва касались пяточками ступенек, когда транспортировались в квартиру.
При этом Женя умудрился за время скачек до третьего этажа и попутных встрясок выбить из сыновей ход предшествующих событий. Потом я выпытала и подробности.
Они решили отправиться в путешествие. Дальние страны и приключения всегда манили Никиту. Естественно, что старшенький был инициатором побега. Митя по ревности характера никогда не желал отставать.
Начали они с автобусной остановки. Где побирались.
Замечу, что до эпохи повального нищенствования, до беспризорников и стай бродячих собак, до актеров всех мастей: от «мы сами не местные, на вокзале ограбили» до «помогите больному ребенку на операцию» — оставалось еще добрых десять лет. Запас народного милосердия еще не начал тратиться и уж тем более не перешел в фазу откровенного раздражения: «что врете и за дураков нас держите?», «парень, может, ты и в Афгане ноги потерял, а не свалился пьяным под электричку, но руки-то у тебя целы и голова на плечах, а побираешься», «девушка, выходя на промысел, хоть бы маникюр не наводила — у несчастных матерей не бывает таких ноггищ».
Что касается Никиты, то ларчик просто открывался: мы как-то обсуждали с мужем статью в иностранном журнале про технологию попрошайничества, вспоминали смутные картины детства: по проходу трамвая катит на деревянной тележке с подшипниками безногий калека, инвалид войны, просит добрых людей помочь, кто чем может, пострадавшему на фронте. Потом калеки-инвалиды-попрошайки исчезли. Неужели приют на острове Валаам смог всех уместить?
Никита намотал на ус полезную информацию. И на автобусной остановке рассказывал, что мама его в больнице, а папа пьет водку и каждый день бьет их, что они с братиком хотят поехать к бабушке, которая тоже больная, но будет их кормить. Принять моих детей, хорошо одетых, за голодных сироток? Но факт остается фактом: народ отвалил им столько денег, что карманы шорт разбухли от серебра и меди. Разбогатеть оказалось очень просто.
К нашему счастью, на железнодорожной станции Бирюлево мальчики заплутали в подземных переходах и в выходах на платформы. Им все время попадалось «На Москву» и «На Москву», что никак не соответствовало идее настоящего путешествия. Денег у них было предостаточно, на автобусе поехали до «Коломенской», где мы раньше жили в съемной квартире и где находился их первый детский сад. Обошли его по периметру, вспомнили девочку Настю, которую все ребята рвались катать на санках, потому что Настя с родителями недавно вернулась из-за границы и расплачивалась с «тягловой силой» жвачками. Никита сказал, что несколько раз переворачивал Настю в сугроб, а Митя заявил, что, не дождавшись своей очереди, просто заехал Насте по башке, чтоб не воображала. Тогда воспитательница, кстати, на Митю накричала, а бедную Настю пожалела, ничуть не озаботившись барскими утехами девочки. Настины родители подмасливали персонал детского сада импортной дребеденью, вроде ярких пластиковых пакетов.
У станции метро Никита и Митя с важным видом подошли к газетному киоску, один купил газету «Правда», другой — «Известия». Названия привычные слуху, ведь бабушка и папа постоянно обмениваются: «Женя, ты прочитал "Известия"? Я возьму?» — «Конечно. "Правда" на столе в кухне, Александра Семеновна».
Подкрепились пончиками, мороженым. Спустились в метро, купили жетоны — все как взрослые, денежные, самостоятельные. Вышли на станции «Царицыно». Там по периметру площади десятки автобусных маршрутов, развозивших людей по московским окраинам. Опять-таки, к нашему счастью, ребята знали, где наша остановка и на автобус с каким номером надо садиться. Время для детей летит быстро, им казалось, что отсутствовали недолго, что бабушка не заметит, как ушмыгнули со двора, что вернутся домой до прихода родителей как ни в чем не бывало.
Гнев (точнее сказать — испуганная ярость) отца был нешуточным. Выдергивая ремень из брюк, Женя орал, часто повторяя глагол «узнаете»:
— Вы узнаете, как убегать из дома! Вы узнаете, как побираться! Вы узнаете, где раки зимуют! Вы узнаете, как маму и бабушку доводить до валерьянки!
Первым экзекуции подвергся Никита, с которого рывком были содраны шорты так, что оголилась нежная детская попка. Я закрыла глаза, потому что вмешиваться было нельзя. Женю трясло от гнева. Женя очень сильный физически и спортивно развит. Когда мы учились в университете, его просили выступать за честь факультета журналистики на всех соревнованиях: от легкой атлетики до лыжных кроссов.
Хлоп! Жуткий удар. Хлоп! Потише, но Никита заойкал.
Открываю глаза, чуть не падаю в порыве остановить мужа-изувера. То есть посылаю тело вперед, но вовремя торможу.
Женя бил через раз. Хлоп (изо всей мочи) — по столу, хлоп — по Никите (с минимальной силой). Со стола полетели книжки, грохнулась настольная лампа, но Никита нисколько не пострадал.
В качестве повторяющегося звукового сопровождения при каждом «хлоп!» теперь выступал глагол «запомните».
Женя кричал:
— Вы запомните, как удирать из дома! Вы запомните, как прикидываться нищими! Вы запомните, как газеты покупать!
Женин гнев клокотал недолго. Пришла очередь младшего, Мити. Папа выдохся. Потряс перед Митиным носом кулаком и ремнем:
— Ты понял? Следующий раз тебе еще больше достанется! Живого места на заднице не оставлю!
— Да, папа, я понял.
— Скажи, что следующего раза не будет, — тихо подсказала я.
— В следующий раз, папа, мы…
— Митя! — прошипела я.
— По стенке размажу, — размахивал Женя ремнем в воздухе, — и маме с бабушкой соскребать не разрешу.
— Митя! — толкнула я сыночка в спину, мол, правильный текст надо произносить.
— Следующего такого раза не будет, папа!
Мы посчитали воспитательный момент законченным. Наивно полагали, что одно битье навсегда ликвидирует страсть к бродяжничеству. Но хоть на несколько лет ее отбили — в полном смысле слова отбили.
Возможное мнение: наша реакция на побег сыновей была чрезмерной, мы перетрусили, мы гасили их самостоятельность, без которой мужчины вырастают безвольными нюнями. Мальчик, который не рисковал своей жизнью в детстве, превратится в бесхребетного слюнтяя, даже при замечательных внешних данных, этакий лев с сердцем кролика. Мнение вполне разумное. Добавлю: девочкам тоже полезно на пике испытаний познать свои возможности.
Именно таким было наше с мужем детство. Я родилась и выросла на востоке Украины, в Донбассе, в городе Кадиевка Луганской области. Женя родился в Ленинграде, он настоящий питерский, школу заканчивал в родном городе. Но в промежутке от первого до девятого класса жил в провинции. Отец Жени был военным, и они переезжали из одного гарнизона в другой, большей частью — по Заполярью. Словом, и я, и муж росли уличными детьми. Нас выпускали утром после завтрака на волю, требовалось показаться дома, чтобы пообедать. Но иногда мы не прибегали обедать, если «войны» затягивались, если забывали о времени, строя землянки, сплавляясь на самодельных плотах по бурным весенним речкам, обчищая сады с вырвиглаз-кислыми, но вожделенными яблоками, играя в футбол и вышибалу, заготавливая камни для нападения на банду из соседского двора, подглядывая в женскую баню (в мужском отделении смотреть было не на что, все дядьки похожи на горилл), да и просто разговаривая о страшном — о гробах, которые ночью тарахтят по темным улицам, о восставших мертвецах, привидениях и прочих скелетах. Мамы, в общем-то, не слишком переживали из-за нашего отсутствия в обед. У мам и бабушек была налажена громкая связь через окна: «Твоего нету? И мой где-то носится». Когда вся компания отсутствует, повода для волнения нет.