В 1943-1944 учебном году мне минуло 65 лет и по правилам Станфордского университета я должен был выходить в отставку. Коли бы я жил в старой царской России, то там бы вышел в полную отставку после 35 лет службы, т. е. в 1936 году, и получал бы пенсию достаточную для жизни без всяких хлопот. В Америке пенсий не полагается. Но я в пенсии и не нуждался: мои книги начали давать доход, достаточный для моей жизни. Все-же не хотелось так сразу прекратить учебную деятельность, которую любил и для которой имел еще достаточно сил. Университет, как видно, тоже был заинтересован в продолжении моей работы и нашел выход из создавшегося положения. В нарушение установленных правил мне предложили продолжать мою деятельность в качестве преподавателя, не занимающего кафедры. С этим предложением я согласился, так как оно даже улучшало мое положение — я освобождался от разных мало меня интересовавших заседаний и от участия в докторантских экзаменах.
В 1944-1945 учебном году я продолжал мои лекции уже в качестве преподавателя. Число студентов уменьшилось, но число моих лекционных часов увеличилось. Кроме обычных лекций для студентов приходилось читать вечерние курсы для инженеров, работавших на оборону страны. Что они делали днем, я не знаю, но вечерами они являлись на лекции в большом числе и приходилось читать в больших аудиториях, что, конечно, было утомительно. Особого интереса к читаемому предмету эти слушатели не проявляли. Было впечатление, что они отбывают какую‑то повинность.
В июне 1944 года после длительной подготовки союзники произвели грандиозную высадку на западном побережьи Франции. К этому времени Германия уже была совершенно обессилена войной с Россией и не могла оказывать значительного сопротивления на Западе. Без особых затруднений союзники заняли всю Францию и подошли к западной Германии. Тут они были задержаны немцами на пол года. Немцы уже не имели бензина, не могли сопротивляться воздушным налетам союзников и те могли безнаказанно разрушать немецкие города. Мы читали в Америке, что разрушают бомбами о аэропланов лишь сооружения, имеющие военное значение. Но по окончании войны мне пришлось осматривать эти разрушения и убедиться в том, что газетные сообщения далеки от истины. Бомбардировались и города, не имевшие никакого отношения к военным действиям и при этом уничтожались массы мирного населения. Примером такого ничем не оправдываемого варварского разрушения может служить, уже описанное мною раньше, уничтожение Дрездена.
Я, конечно, интересовался судьбой моих близких. Мой брат, живший в Восточной Польше и бежавший от большевиков, устроился в Западной Польше и там работал, как архитектор. Моя дочь, жившая в Берлине, покинула город и переселилась в деревню на берегу реки Везер, недалеко от городка Хекстер. Должен сказать, что Американский Красный Крест, обязанность которого помогать и устанавливать связи с родными по другую сторону фронта, никакой помощи мне не оказал и известия о моих родных я получал главным образом через моих учеников, оказавшихся на фронте. Иногда мне помогали и совсем незнакомые люди.
По окончании войны мой брат оказался в одном из лагерей для пленных, организованных американцами. Положение его было очень опасным. Лагеря посещались советскими представителями, которые особенно интересовались людьми, известными своей антикоммунистической деятельностью. Таких людей они вывозили в Россию и там уничтожали. Брату посчастливилось, он не был замечен большевиками и смог, через год после окончания войны, приехать ко мне в Калифорнию.
Приезд брата и послевоенные годы
Приезд брата и его жены совпали с тяжелым периодом моей жизни. Умерла моя жена. Брат с женой поселились в моем доме и своим участием помогли мне пережить тяжелое время. Брат был на два года моложе меня и в молодости был физически здоровее меня, но тяжелые переживания войны сильно отразились на его здоровьи. Он с трудом ходил. Сердце отказывалось служить. Первое время, отдохнув от переезда, он еще мечтал вернуться к своей специальности архитектора. Он объехал места главных поселений украинцев в Соединенных Штатах и в Канаде. Везде его принимали с почетом, как известного украинского деятеля, но какого‑нибудь постоянного занятия не нашел. Нужно было примириться с положением человека, вышедшего на покой. Это было ему, привыкшему к постоянной работе, конечно, очень тяжело. Через четыре года, на семидесятом году жизни, он умер. Сердце отказалось служить.