Дальше пошли на запад по берегу Рижского залива. Как-то раз сидим на берегу, играем с девицами в "дурака" И тут разведчик кричит: "Водная цель!" Я смотрю — три немецких катера подходят к берегу. Объявил тревогу, и мы начали их подпускать. С 800 метров они открыли огонь. Смотрю — один разрыв, второй. Ну, и мы ответили из всех шести орудий. В общем, отогнали их и пошли доигрывать. Вскоре мы освободили город Тарту. Был теплый августовский вечер, когда мы вошли в этот город. У меня возникло ощущение, что война обошла его стороной — не было слышно выстрелов, на улицах отсутствовали следы боев. Мы остановились, и я решил пойти собрать немного малины, что росла в саду перед домом. Собирая крупную, вкусную малину, я раздвинул кусты и увидел мертвую женщину, лежащую ничком на земле. Вот этот контраст между красотой и тишиной с одной стороны и смертью с другой навсегда врезался в мою память.
В районе реки Нотец, под Kostschin (Kostrzyn), мы пересекли границу с Германией. Мы ехали ночью на машинах по местам вчерашних боев. Усталые солдаты спали в кузове. Вдруг я вижу, на дороге стоит фанерная арка, и на ней огромными черными буквами надпись. Почитал, и у меня мурашки по коже: "Вот она — преступная Германия". Позвал я своих командиров взводов. Разбудили солдат. Вот, говорю, входим в логово фашистского зверя. Утром я проснулся от крика разведчика: "Тревога!" — приехал командир полка, а у нас было заведено, что разведчик наблюдает и за воздухом, и за дорогой, и за начальством. Если видит командирский "Виллис", то тоже командует: "Тревога!" — как при налете. Командир спрашивает: — Чем ты сегодня солдатиков кормил? — Ну, как всегда — каша, — отвечаю я. — Старшина, иди сюда. Чем кормили солдатиков? — Кашей, товарищ полковник. — Каша, каша… Я был в батарее у Терехова, он уже и гусятинку-поросятинку раздобыл. Бери Студебеккер или Шевроле и давай на хутор. Забрать все, что есть. А надо сказать, что после Нетце население в радиусе 20ти км бежало, бросив голодную скотину. Так что командиры толкали нас на мародерство. Правда, скоро это прекратилось, поскольку вышел приказ командующего фронтом Жукова, гласивший что-то, вроде: "Мы — армия освободительница, принесшая освобождение немецкому народу, и мы должны так же относится к немецкому народу, как к своему." Но попробуй сразу сказать простым русским солдатам, у которых были повешены или расстреляны родственники, разрушены дома, что они должны разом все забыть?! Это невозможно! Люди возмущались: "На каком основании я должен забыть то, что натворили немцы на моей земле, с моими родственниками?" Этот переход был очень болезнен. Ведь от самого Сталинграда до границы с Германией наступали под лозунгом: "Убей немца!" У меня до сих пор перед глазами статьи Ильи Эренбурга. Еще надо иметь в виду, что пополнение к этому времени у меня в батарее во многом было из уголовников, освобожденных по амнистии. Был случай, когда мой солдат, вот такой уголовник, на кладбище изнасиловал мать и дочь. Мне пришлось оправдываться, писать докладную, СМЕРШ заинтересовался, и его отправили под трибунал. Но массовых случаев не было.
Ну вот. Взяли мы Берлин, потом Магдебург, форсировали Эльбу и дошли до Стендаля. Там остановились и жили около года. Так война и закончилась.