Алеша Попович
Крик петуха разрезал темноту, затем еще и еще раз. Лиса перевернулась на правый бок, кляня идиотскую мелодию будильника, но в щеку вонзилась острая солома, в ноздри ударил запах навоза, и она подскочила на месте, распахнув глаза. Помещение утопало в кромешной тьме, но среди наполняющих его звуков она безошибочно определила недовольное фырканье коров и постукивание копыт о мягкую склизкую землю. Лиса попыталась встать и, запутавшись в длинном подоле, чуть было не упала в солому снова. Одежда была уже совсем не та, что в тот момент, когда она попрощалась с собственными мозгами.
Не то чтобы умирать ей было впервой, но все же… коровник? Серьезно? Кто может так плохо прятать трупы? Шесть-восемь голодных свиней могут сожрать тело человека менее чем за полчаса, коровы же его в лучшем случае загадят.
Сквозь неплотно прилегающие друг к другу доски сарая пробивался тусклый свет, кто-то неторопливо шел к двери, покряхтывая на ходу. Лиса думала спрятаться где-нибудь, чтобы при случае напасть на вошедшего, но оставила эту идею — она не видела в темноте абсолютно ничего, и, заметавшись по коровнику, только перепугала бы животных и наделала шума. Послышалось невнятное бормотание, тяжелый засов с глухим стуком упал на землю, и в коровник вошла, переваливаясь с ноги на ногу, старая женщина с ведрами и лучинным фонарем. Продолжая бормотать, она подошла к загону, похлопала по спине одну из коров и сняла со стены висевший тут же маленький стул.
Убедившись, что женщина не представляет опасности, Лиса обратилась к ней, чтобы узнать, где она и как сюда попала, но не добилась ровным счетом никакого результата. Старуха продолжала бормотать и невозмутимо дергать корову за вымя, как будто в коровнике не было никого, кроме ее самой и животных.
Преодолевая раздражение, Лиса прислушалась и поняла, что старуха бормочет христианскую молитву.
Плюнув с досады, Лиса развернулась и вышла. Солнце еще не показалось из-за горизонта, но рассвет уже алел тонкой полоской на востоке. Из темноты медленно вырисовывался незамысловатый деревенский пейзаж. Даже слишком незамысловатый. Лиса с тревогой отмечала, что рамы здесь не крашены и резных украшений под крышами нет, не говоря уже о спутниковых тарелках, торчащих над крышами современных фермеров. Нет уличного освещения. Нет электричества вообще.
Инфраструктура на уровне темных веков, в которые она так жаждала вернуться. Решительно подобрав подол, она двинулась вдоль узкой улицы, заглядывая за заборы в поисках людей поразговорчивее.
Несколько часов она потратила на то, чтобы выяснить следующее:
а) никто здесь не собирается с ней разговаривать,
б) даже если бы кто-то сподобился, она ровным счетом ничего не поняла бы. Язык, на котором говорили эти люди, был не просто старорусским, какой она поняла бы с легкостью, он был мутировавшим старорусским. Это лексическое чудовище прожило в ограниченном количестве умов сотни лет, и с течением времени превратилось во что-то, очень мало напоминающее свою изначальную версию.
Когда солнце поднялось высоко над горизонтом и осветило деревню во всем ее убогом великолепии, Лиса уже отчетливо ощущала, как шевелятся волосы на ее затылке. Она не могла найти свою машину или хотя бы дорогу к оживленной трассе, она не могла попросить о помощи или хотя бы информации, она не знала, в какую сторону отправиться, чтобы найти Ягу.
Яга с ее чутьем сейчас пригодилась бы. Стоит ей повести носом, и все мысли и чаяния этих людей тут же отпечатаются в ее мозгу, вместе с информацией о том, в какую сторону идти, чтобы выбраться, где машина и какая сволочь посмела одеть Лису в дурацкий сарафан, лапти на обмотках и чертов беленький платочек. На ней даже трусов не было — слишком большая роскошь для темных веков.
К полудню, обойдя деревню кругом несколько раз, она прошла мимо маленькой деревянной часовни, а затем развернулась и прошла мимо еще раз, потому что сидящий на ступеньках мужчина в черной одежде, напоминающей одновременно военную форму и облачение священнослужителя, смотрел на нее, не отрываясь, в отличие от всех остальных людей, которые только и знали, что делать вид, будто ее не существует. Усмехнувшись в светлую бороду, он поднялся и вошел внутрь, Лиса последовала за ним.
— Алексей, сын Попов, — на чистом и достаточно современном русском представился он Лисе, как только она переступила порог часовни.
— Лиса свет Патрикеевна, — сдержанно ответила она. — Не могу сказать, что мне очень приятно.
Алексей нахмурился, его светлые голубые глаза смотрели настороженно. Лиса пыталась собрать воедино все, что узнала об этом месте: старый уклад, люди, никогда не покидавшие своей деревни, рождаются и умирают здесь. Этот засранец организовал тоталитарную секту, свой собственный кусочек Святой Руси, где все так, как он привык. Он выгрыз из большого мира маленький кусок и поселился в нем, установив свои порядки.