Скрывать от паствы своё извержение из сана Всеволод не собирался, да и как скроешь в этот век, когда уж по всем новостям раструбили? Хоть и в крестном ходу, а от информации, которую и искать не надо, а сама она за человеком гоняется повсюду, не скроешься. Пришёл, сообщил. Никто не отвернулся, не засомневался. Напротив, ещё более сплотились все знаменские и примкнувшие православные вокруг своего расстриженного батюшки. Между собой договорились решения епархиального суда и патриархата не признавать, а идти до конца, до Питера. А там уже Мессия рассудит. Да и, может, Бог патриарха вразумит уже к тому времени. Пошли дальше с ещё большим задором, с новыми силами, приданными обрушившимися на них гонениями и хулой.
Мёртвые, однако, вопреки ожиданиям Всеволода, по пути крестного хода из могил не вставали. И тогда неожиданную теологическую мудрость проявил Евгений Петрович, предположив, что мёртвые могут быть в смысле не буквальном, а всего-то умершие для общества. Крестный ход сделал огромный крюк, дойдя до колонии особого режима, где те изгои, приговорённые по большей части к срокам от пятнадцати до пожизненного, и обитали. Там и связь у Всеволода была в лице настоятеля храма, открытого после долгой и упорной борьбы православной и блатной общественности с репрессивной машиной. Настоятель был оповещён, подготовил паству, и аккурат к приходу крестоходцев поднялся бунт. Подмоги администрации ожидать было неоткуда, колония была в считанные часы окружена тысячами православных, изнутри бушевали сотни осуждённых. Да и вообще в стране непонятно что творилось – за кого и за что кровь проливать? Охрана покинула вышки и заперлась вместе с администрацией в главном здании. Обошлось почти без жертв: человек десять надзирателей только успели зарезать.
К большому удивлению отца Всеволода и к неконтролируемой радости Евгения Петровича, первым из ворот поверженной темницы вышел сильно постаревший и осунувшийся Вовчик-могила. На пару с главой Знаменского района он стал распоряжаться ходом и присматривать за порядком в колоннах верующих. Множество освобождённых примкнули к процессии, как и предсказывал искушённый Евгений Петрович. Нехристи даже приняли крещение.
Отношения с деревенскими поначалу не особо у новообращённых складывались. И драки были, и воровство, и даже изнасилование. В процессии стали шептаться, зрели недовольство и раскол. Но порядок быстро навели Храп с Могилой, сбившие вокруг себя стайку православных дружинников, в основном из уголовников. Чудным образом за одну ночь исчезли десять самых ярых задир, насильник и двое его приятелей, не остановившие осатаневшего брата. Уже наутро остальные беглые зэки были на редкость улыбчивыми и обходительными.
Впереди ещё было около двух тысяч километров, но до холодов рассчитывали дойти. Денег на продукты хватало: и участники хода с собой все накопления взяли, и Евгений Петрович постарался, не пожадничал. Местные повсюду встречали дружелюбно, и даже власти препятствовать не решались, несмотря на грозные петиции из Москвы. Часто приходили пообщаться, скрытно, правда, даже священники, хотя после инцидента с колонией Всеволода вовсе отлучили от церкви. Всюду он проповедовал неистово. Количество крестоходцев неуклонно и быстро росло. Новости о ходе летели впереди него, журналисты слетались, как мухи. Во многих городах и районах уже ожидали толпы готовых присоединиться, их было тем больше, чем дороже была машина у местного попа. Люди отчаялись правды искать, идти готовы были даже без прослушивания знаменитых проповедей. В одном городке, где местный священник имел двух любовниц, мельницу и «Порше», примкнуть хотели сразу пять тысяч добровольцев. Пришлось разъяснительную беседу два часа вести и прибегнуть к жесточайшему отбору, взяли с собой только десятую часть. Так ход распухал и тянулся уже на сотни метров. За Уральский хребет перевалило более семи тысяч человек.
Глава IX
Давно стемнело, но полная луна освещала путь. Представительский «мерседес» в первый раз, наверное, видел такую дорогу. Периодически цепляя брюхом грязную, склизкую колею, чуть не зарываясь бампером в чёрную жижу, он полз между покосившихся не то домиков, не то сарайчиков. Колючие кусты вдоль дороги охотно царапали полированный кузов, накренившиеся столбы электропередач словно выгадывали момент, чтобы рухнуть на эту неведомую в бедном и дальнем дачном массиве четырёхколёсную роскошь. Даже предоставленные сами себе собаки не лаяли на машину, а тихо вздыхали и поскуливали, раскрыв от удивления пасти.
Единственными громкими звуками в этой загородной идиллии были рыки внедорожника сопровождения. На них и среагировал один из дачников. Внезапно фары выхватили косматого покачивавшегося мужичка неопределённого возраста со штыковой лопатой наперевес. Процессия остановилась, один из охранников полез в багажник за бейсбольной битой. Мужик, щурясь и хмурясь, разглядел, наконец, чужаков, плюнул неудачно (себе на грязные брюки) и отступил.