– Маня, всё нормально, это бандюганы приехали труп закапывать, – прохрипел он в темноту и скрылся.
Ещё метров через двести, когда, казалось, весь запас прочности немецкого кузова был исчерпан, и вот-вот, судя по звукам, что-то должно было отвалиться, Кирилл велел остановиться. В свете фар была видна неприглядная халабуда, более похожая на бичёвскую ночлежку, чем на дачный, пусть и самый бедный, домик.
– Мне надо будет сначала одному зайти, – просящим голосом сообщил Кирилл, дотронувшись до плеча Зверева.
Тот, не оборачиваясь, согласно кивнул.
– Конечно, я понимаю… – замолк, потом передёрнулся всем телом, скорее демонстративно. – Ух, прямо дрожу, как школьник. Непривычно. Ты нам позвони, как выходить будете, чтобы мы встретили, как положено.
Выходя из машины, Кирилл бросил:
– О’кей!
Зверев, услышав американское словечко, сморщился, будто нечаянно съел таракана.
Кирилл размотал проволоку на покосившейся сгнившей калитке и скрылся в ночи.
Юрий Алексеевич распорядился поставить нужную музыку. Водитель моментально нашёл альбом, заиграли советские марши, в ожидании прослушали несколько. Наконец, из темноты выплыли две фигуры. Раздражённо размахивавший руками Кирилл и Он. Сгорбленный, слегка пошатывающийся, измученный, истерзанный, несущий на себе груз нечеловеческой ответственности – Ленин! Зверев легко узнал Ильича, тот был в своём традиционном картинном облачении: в кепке, в чёрном костюме-тройке старинного покроя с красным бантом на груди.
Вождя встретили как надо. От калитки до открытой двери немецкого автомобиля, откуда доносился «Интернационал», строем встали Зверев и его охрана, в едином порыве отдавшие честь, приложив руки к пустым головам.
Из открытой двери за действом с интересом наблюдал Антон, который предпочёл не строиться.
«Ленин», подпнутый незаметно для окружающих сзади Кириллом, вышел в пятно лунного света и встал перед согнувшимися подобострастно коммунистами в привычную для него, но немного странную среди ночи и разрухи, позу. Он ухватился левой рукой за лацкан пальтишка, правую же выбросил вперёд указующей ладонью.
– Здравствуйте, товарищи! Победа будет за нами! – поприветствовал он собравшихся, отчаянно картавя.
После чего вновь сгорбился, засунул руки в карманы брюк и быстрым шагом прошёл мимо оторопевшего Зверева, так и оставшегося стоять с протянутой для рукопожатия рукой. С ходу запрыгнул в раскрытую дверь машины на перфорированную кожу дивана.
Антон подвинулся, освобождая ему место, при этом не сводя с Царёва-Ленина вопросительного взгляда.
– А где… это?
Лжеленин недовольно поморщился, открытой ладонью ткнул чуть не в лицо Антону, словно стремясь не успокоить его, а банально заткнуть рот.
– Всё с Кириллом надежно спрятали, не найдут, не шкни.
Антон обиженно хмыкнул и отвернулся к окну.
Зверев тем временем принюхивался к оставшемуся после Ленина шлейфу запаха. Удивлённо посмотрел на стоявшего рядом охранника. Тот растерянно и слегка смущённо улыбнулся, пожал плечами.
Депутат подошёл к Кириллу и шёпотом спросил, тщательно подбирая слова:
– А… разве… товарищ Ленин… – тут пауза затянулась, Зверев смутился. Наконец, собрался, – пьёт?
Выдавив из себя этот крайне деликатный вопрос, он поднял на Кирилла взгляд, уже не бегающий и не стыдливый, а, скорее, умоляющий и подавленный.
Молодой человек не растерялся, посмотрел на Зверева презрительно и высокомерно.
– Как вы можете! Человек перенёс сильнейший стресс, не дай бог никому, и потом очень много в организме разных примесей – спирт помогает выводить всю эту дрянь, – придав голосу максимум возмущения, отчитал партийного лидера аспирант.
Зверев остался доволен объяснением пикантной ситуации, быстро и согласно закивал.
– Поедемте, поедемте. Товарищу Ленину необходим отдых.
***
Тем временем в Москве снова было неспокойно. Сбывались самые «радужные» прогнозы Зверева: сплотившись под портретами убитой вчера «Марианны», по Тверской в сторону Манежной площади двигались десятки тысяч человек, начисто перекрыв движение. И либералы, ещё вчера требовавшие снести Мавзолей, раз Ленина там уже и так нет, и престарелые коммунисты, многие из которых знали погибшую лично, и бритоголовая молодёжь с красными повязками на руках – те самые новорождённые «революционные коммунисты», и анархисты в чёрных повязках, скрывающих лица, и много ещё кто. Жуткая, гремучая, неуправляемая и непонятная коммунистическо-либерально-националистическо-анархистская смесь. На середине пути, когда к траурной процессии примкнули православно-монархические черносотенцы числом не менее двух тысяч, картина стала вовсе сюрреалистичной.