Питерский штаб Западного военного округа стал практически недоступен, пропадал на каких-то бесконечных совещаниях. Кремль нервничал. И, как оказалось, совсем не зря. В итоге, когда им был отдан приказ взять под контроль Санкт-Петербург, поскольку город остался беспризорным, пришло прискорбное известие. Командующий войсками округа подал добровольное заявление об отставке и, не дожидаясь никакой реакции от временно исполняющего обязанности министра, которого в армии никто ни во что не ставил, укатил на дачу, тут же взятую под охрану двумя ротами. Командование на себя самовольно принял начальник штаба.
В центр от самозванца пришла депеша с сообщением об отказе выполнять преступные приказы и осуждением ввода гвардейских дивизий в Москву. Фактически это означало бунт и полный отказ от подчинения почти 400 тысяч солдат и офицеров. И хоть действий никаких мятежники не предпринимали, власть чувствовала себя находящейся в окружении. Лучшие умы теперь нужно было отряжать не на борьбу с беспорядками, а на переговоры с командирами на местах.
Постепенно вирус неповиновения расползался по России от Москвы и далее. И, что интересно, распространялась эта умственная зараза именно как вирус: при личном контакте, через взгляд, через рукопожатие. Потому что никак иначе не объяснить было, почему в век Интернета и телевидения смута не происходила одновременно во всех городах. Это же не 1917 год, когда телеграф ну никак не мог передать глубины происходящего, и верили только посыльным, участникам событий, которых нужно было потрогать, в глаза заглянуть, водки вместе выпить. Сейчас новости были всем доступны одинаковые, абсолютно идентичным объёмом информации обладал и житель Бутово, спешащий в центр поучаствовать в «священной борьбе» и, по возможности, разжиться трофеями, и какой-нибудь новосибирец, пока тихонько попивающий пиво перед телевизором. И уровень жизни у них был примерно одинаков, и уровень несправедливости вокруг. И мотивы, соответственно: ненависть классовая и желание хотя бы внешнего соблюдения приличий, чтобы воровали скрытно, а наворованное прятали, а не кичились им, будто плюя в лицо и в душу.
В регионах причём видали и не такое беззаконие, как в кипящей Москве, там крали и паскудничали, вовсе не стесняясь. Испокон веков, можно сказать, традиция была относиться к народу с презрением и как будто специально его изводить, проверяя на долготерпимость.
Но нет, волна шла именно как по законам физики. От Москвы, где два молодых человека бросили камень, до самых дальних городков Сибири и Дальнего Востока. Постепенно, поднимая регион за регионом, вздыбливаясь неконтролируемым протестом, которому сами же протестующие подчас были не рады. До Сибири, к примеру, политическая ересь шла около месяца. Это было необъяснимо, но в первую очередь потому, что никто разбираться в особенности явления и не думал, всё было похоже на массовое буйное помешательство. Нужен был врач всем одновременно.
***
Кирилл сидел, забравшись с ногами на диван, в своей огромной, уставленной белой кожаной мебелью гостиной в стиле хай-тек. Делать было абсолютно нечего. Интернет им никак не подключали. Кирилл подозревал, что вполне осознанно отрубили их от внешнего мира.
По телику в западных новостях привычно уже показывали его, Антона и, конечно, Царёва-Ленина, перемежая картинку видами побоищ толпы с полицией и пожаров. Кирилл не смотрел и не слушал, в одной руке он держал банку пива, в другой вертел бесполезный новый золотой телефон, а его рассеянный взгляд был обращён в пустоту.
Послышался тихий звук шагов. Кирилл обернулся в сторону причудливо изогнутой арки входа, увидел, как по лестнице сверху спускается уборщица в белом переднике с моющим пылесосом в руках.
Он вскочил, поставил на столик недопитую банку пива, бросил мобильник и кинулся к уборщице. Пошептался с нею, сунул несколько мятых, при нынешнем положении бессчётных купюр.
Женщина понимающе кивнула, спрятала деньги себе в нагрудный кармашек, а взамен оттуда же извлекла и отдала парню старенький телефон.
Разошлись они чрезвычайно довольные сделкой.
Кирилл вернулся в гостиную, держа в руках телефон, словно палку колбасы в голодном детстве. Осмотрел потолок, стены. Сел было обратно на диван, приготовившись набирать номер, но маленький параноик внутри него запротестовал. Кирилл встал на четвереньки, заглянул под стол и даже ощупал столешницу. Вроде всё было чисто, но он решил не рисковать. Пару секунд поколебавшись, бросился к выходу из комнаты.
Закрывшись в просторной гардеробной, он для большей звукоизоляции встал между висевшими костюмами, практически ими накрывшись, и набрал номер.