– Вы чувствуйте, вот что делает вас особенными. По мне, нет ничего на свете важнее чувств. У вас они на первом месте. А знаешь что на первом месте у правительства? Власть. У них совсем нет чувств, может и есть, но это ничего не меняет. К примеру, сравним твою семью и мою. У нас семьи создаются для того, чтобы в будущем создать армию. Поэтому выбирают родителей с сильными генами. Все происходит без чувств. Мои родители заключили брак по приказу. Да, у них было все: прекрасный дом, куча подданных, много богатств. Но не было любви. А у вас она есть. Ваши с Варей родители любят вас, а меня не любили, я знал это. До двенадцати лет меня баловали, делали все, что я хотел, лишь бы я отстал от всех них. Поэтому, они спокойно, сухо, попрощались со мной, когда отправили в гимназию для Дежурных.
– Тогда откуда же ты знаешь про любовь, если у тебя ее не было?
– В десять лет я попросил у своих родителей пса. Это была огромная овчарка. Когда я первый раз ее увидел, я думал, что она в скором времени сожрет меня. Но это был пес невероятный! Казалось бы, овчарка, ее приручишь к себе только жесткостью характера. По просьбе отца я начал с того, что старался научить этого пса подчиняться мне. Но он так лаял на меня, что я тут же убегал в другую комнату. Как–то раз родителей не было дома. Я пришел к этой собаке, дал ей кусок мяса, который специально не ел на обеде, и косился на то, как она ела. Я помню, как удивился, когда она не зарычала на меня, вместо этого она демонстративно отвернулась. Так продолжалось неделю. Потом, когда родители куда–то уходили, мы вместе играли в моей комнате. Этот пес лизал мне руки, лицо, а я в ответ разливался смехом. Мы стали друзьями. Родители даже слышать не хотели, что я хочу дать псу кличку. Но все–таки я ослушался их. Я назвал его Борей. Он так откликался на это имя! С такой радостью, что я сам стал ощущать счастье, когда звал его к себе. Но я понимал, что родители не должны были знать о моей дружбе с собакой. Они искренне верили, что Боря боится меня, раз все время лизал меня, всегда крутился рядом, они думали, что он угождает мне. Но родители были не правы. И вот как–то раз я заснул на полу в своей комнате у Бори на боку. Отец, когда это увидел, пришел в бешенство. Помню, как мать называла меня неженкой, кривя губы. Она ненавидела мою чувствительность, как и отец. И чтобы проучить меня, они повели меня в лес вместе с Борей. Сначала я думал, что это обычная прогулка, но потом отец достал ружье. Он убил Борю. И только после его смерти, я понял, что он был мне дорог, что я любил его, любил больше всего на свете. Тогда, в десять лет, я просил родителей убить меня, как и пса. Мать дала мне пощечину, отец, придя домой, отхлестал меня ремнем. С того самого дня я стал учиться держать свои чувства при себе.
– А я помню, как меня в десять лет Дежурные избивали до потери сознания. Мои родители боялись, что после этого я стану бояться их, но я наоборот стала зла на них. Все эти шрамы на спине – их рук дело. Поэтому я поначалу ненавидела тебя. Я думала, ты такой же, как они, а, оказывается, нет.
– Давай договоримся больше не ругаться?
– Идет.
Мы говорили и говорили до тех пор, пока нас не хватились Вика с Димой. На небе уже были видны звезды, начало холодать. Придя в лагерь, я легла спать в палатку Максима, а он тем временем уже готовился идти к городу. Через двадцать минут я слышала приглушенные голоса, зная, что это те, кто идет рисковать своей жизнью. Еще пять минут, и они покинули лагерь. Я уснула под шум их шагов.
Меня лихорадило, как выражалась Вика, зайдя в палатку, в которой я спала. Она вновь перевязала мне раны, качая головой. Как выяснилось, она пришла ко мне, потому что я кричала. Была ночь. Мне снова стало невыносимо холодно. Вика что–то говорила про мой жар, она утирала пот с моего лица, укутывала в одеяло. Я хотела сказать ей спасибо, но у меня зуб на зуб не попадал. Каждый раз она переспрашивала меня, когда я что–то пыталась сказать. Я не могла уснуть. Когда Вика ушла из палатки, мне стало еще хуже. Я помнила, что мне снилось. И поэтому, меня до сих пор потряхивало. Мне снился человек, которого я убила, снилась кровь на его одежде, снилось то, как он падал на землю, когда на его лице выражалась гримаса боли. Это никак не могло выйти из головы и сейчас. Я не могла снова заснуть. Под утро я поняла, что нужно что–то делать, чтобы мне стало лучше. Либо как–то лечиться, либо сдохнуть. Я вышла из палатки, когда все еще спали. Судя по солнцу, было только где–то пять утра. Я выпила кружку воды, взяла с собой пистолет, который был в одном из рюкзаков, и пошла в лес. Я не знала, вернется ли Макс с лекарствами или нет, но больше я не могла мучиться. Мои гнойные раны не проходили, у меня кружилась голова, была какая–то лихорадка, жар. И я решила, что не стоит тянуть время и застрелиться, ведь я не знала, вернется ли Дима с Максимом вообще. Может, сейчас все мои мучения были напрасны. И вот я села на какой–то пень и никак не решалась направить на себя дуло пистолета. Я вертела оружие в руках, думая о Варе. Я была уверена, что о ней обязательно позаботятся. Но сестринская любовь к ней не позволяла мне покончить с собой. Но потом я решила, что без лекарств я буду умирать мучительно долго, и Варе лучше вообще не видеть, как с каждым днем я оставляю ее одну. Подставив пистолет к виску, я уже закрыла глаза и готова была нажать на курок. Мои руки дрожали, а я уже была полна решимости. Я сидела и сосредотачивалась. Потом я почувствовала, как мне заламывают руки.