Вскоре мы были на дружеской ноге не только с милейшим Мал-киели, но и со всеми нашими соседями, которые понятия не имели о моей деятельности. Мой подросший сынишка, бывало, не раз играл в шумные игры с соседскими ребятами. Мы ходили в гости к соседям, соседи ходили в гости к нам. В нашей комнате было множество увесистых внушительных фолиантов по праву, которые были так же невинны на вид, как и весь дом. Неудивительно поэтому, что я приобрел широкую известность в квартале Хассидова в качестве адвоката. Я чуть было не получил мой первый в жизни ’’адвокатский гонорар”. Один из жителей квартала Хассидова разругался с муниципалитетом Петах-Тиквы по поводу небольшого строеньица, возведенного без разрешения отдела здравоохранения местного муниципалитета. Сосед попросил меня написать вежливое, но решительное письмо, которое ’’образумило бы” членов муниципалитета. Конечно, я не мог отказать ему. Письмо это далось мне с большим трудом; дело было не в содержании, а в почерке. Мой почерк не очень-то разборчив. Правда, секретарь муниципалитета Петах-Тиквы —Ло-Рухама, наш секретарь, которая умела не только хранить тайны, но и разбирать мой почерк. Но я понимал, что секретарь муниципалитета Петах-Тиквы, от чьей доброй воли зависела моя судьба в квартале Хассидова, не обязан был сидеть и разбирать мои иероглифы. Поэтому я пытался писать большими круглыми буквами. Но что было еще труднее, так это объяснить моему ’’клиенту”, видевшему сколько усилий я вкладываю в письмо, что я это делаю по-соседски и не ожидаю никакой мзды за это.
В крошечной кухонке при свете небольшой лампы или свечи мы проводили встречи верховного командования Иргуна, принимали важные решения и планировали ход боевых операций. Друзья, часто посещавшие семью Гальпериных, не вызывали подозрений. Изредка они выручали синагогального служку квартала Хассидова, ибо когда в квартале не было миньяна, то в небольшой синагоге собирались наши ребята. Иногда в субботу мы выходили на прогулку в поля и апельсиновые рощи. Вот так, гуляя, мы проводили очередное ’’заседание”, принимая подчас важные решения. Изредка нам шел навстречу пастух-араб со своей отарой овец и приветствовал нас. Иногда рядом с нами гоняли мяч еврейские ребятишки. Никто не мог и подумать, что эти, такие невинные на вид гуляющие, разыскиваются британской службой безопасности и полицией по всей Палестине.
Мне припоминается также небольшая синагога, которая была прямо против моего дома. В этой синагоге, которую мы посещали по субботам и праздникам, я получил новую подпольную кличку — Израиль. В первую же субботу после нашего приезда в квартал Хассидова меня как нового прихожанина вызвали читать Тору.
Седобородый синагогальный служка спросил, как величать меня по имени и как звали моего отца. Я боялся назвать мое имя, которое в комбинации с именем моего отца могло кому-то что-то напомнить. Я сказал неуверенно: ’’Израиль, сын Зеэва-Дова”. Я назвался Израилем вероятно потому, что был искренне привязан к моему близкому другу Израилю Эпштейну. С тех пор и до самого конца восстания меня всегда называли именем Израиль. Я должен просить прощения у Всевышнего за то, что скрыл свое настоящее имя даже в синагоге, но надеюсь, Он простит мне, ибо понимает, в каких обстоятельствах я находился.
’’Именно в квартале Хассидова мы пережили первую большую облаву, проводимую по всей стране британской военной полицией при помощи целых соединений оккупационной армии. Пятого сентября 1944 года Петах-Тиква была окружена усиленными нарядами военной полиции и солдат. Петах-Тиква обладала особо притягательной силой для британского командования, которое частенько говорило: ’’Проклятая Петах-Тиква кишмя кишит террористами”.
Впрочем, они не были так уже неправы. Петах-Тиква была местом, где жили люди искренне привязанные к древней земле Палестины. Жители Петах-Тиквы не раз оказывали услуги подполью. Члены Иргуна часто скрывались в апельсиновых рощах, окружавших Петах-Тикву. Британские солдаты не осмеливались даже приближаться к этим апельсиновым рощам. Зеленые поля, эвкалиптовые и апельсиновые рощи Петах-Тиквы могли рассказать множество любопытных историй о тайниках с оружием, секретных подготовительных курсах молодого бойца, секретных совещаниях и явках. Рощи держали вверенные им тайны в секрете так же, как и беспокойная и вольнолюбивая молодежь Петах-Тиквы, которая часто наставляла себе шишки, но вновь и вновь обретала уверенность и свободу действий. Дважды британское командование почти преуспело, не без помощи еврейских осведомителей, в ликвидации местного отделения Иргуна. Однако каждый раз наши ряды пополнялись свежими силами, и мы выходили из испытаний еще более многочисленными, чем были до ’’ликвидации”. Петах-Тиква была и в самом деле ’’полна террористами”.
На рассвете того злополучного дня британские власти решились, наконец, начать облаву. Петах-Тиква была окружена со всех сторон. Был введен комендантский час. По улицам ездили машины с солдатами, вещавшими в громкоговорители: ’’Комендантский час! Комендантский час! Оставайтесь в своих домах! Каждый, кто выйдет на улицу, рискует жизнью!”
Каждый дом в Петах-Тикве был обыскан. Каждый житель был допрошен. Такая большая облава была проведена впервые. Солдаты и полицейские желали друг другу: ’’Счастливой охоты!”
На рассвете того дня сосед, бывший ”в курсе дел”, разбудил меня и сообщил, что происходит. Естественно, он был обеспокоен. Его сообщения были далеко не ободряющими.
”Я попытался добраться до центра Петах-Тиквы, — сказал он мне, — но патруль отправил меня назад в квартал Хассидова. Везде полно англичан. Никто не смеет ни войти, ни выйти из домов. Еще немного и они будут здесь. Я думаю, что лучше всего будет, если вы попытаетесь ускользнуть из Петах-Тиквы через апельсиновые рощи”.
Я отказался. Даниель, который провел ночь у меня в доме, согласился, точнее признал, что не было никакого смысла бежать через апельсиновые рощи. Мы могли попасть в руки врага. Лучше было ждать беды на месте, чем повстречаться с ней на полпути. Положение было серьезное. Мы все же рассчитывали на несогласованность действий военных и полиции, и, не имея другого выбора, на везение. Мы остались на месте: Даниель в своей комнате, я в своей. Мы хотели, чтобы соседи наши видели, что нас вообще не беспокоит близость полиции, поэтому мы и уселись на лавке у дома. Перед нами разворачивался интересный спектакль. На главной дороге, всего лишь в двухстах метрах от квартала Хассидова, двигались британские танки и бронемашины. Еврейский полицейский, служивший несколько лет назад в квартале Хассидова, подбежал к нам и утешил нас, что после этой большой облавы уже долго не будет обысков. Его заверения не очень на нас подействовали, и наши лица не выглядели особенно воодушевленными.
Наша соседка, госпожа Зигель, мать Рахель и Мики, моих любимиц в квартале мой трехлетний сын представлял большую опасность для чувств двухлетней Мики, проявляла признаки беспокойства. Моя жена пыталась успокоить ее, но напрасно. В конце концов, почувствовав в ’’госпоже Гальпериной” истинного друга госпожа Зигель очень подружилась с моей женой, она призналась: ’’Конечно, вам хорошо, госпожа Гальперина, вам нечего беспокоиться, а у меня в доме есть армейское одеяло. Что я буду делать? Господи, что же мне делать, что мне делать?” — разрыдалась госпожа Зигель.
Госпожа Зигель могла не волноваться. Мы напрасно прождали весь день полицию и солдат. Они тщательно обыскали Петах-Тикву, минуя почему-то квартал Хассидова. Так прошло все утро и полдень. К полудню был отменен комендантский час. Даниель, не сказав даже и до свидания господину Гальперину, с которым был ’’едва знаком”, отправился на работу. Мы облегченно вздохнули. Опасность миновала.
Облава вызвала множество слухов. Наши товарищи, сильно встревоженные, ломали себе головы в поисках путей нашего спасения, но Петах-Тиква была окружена, и они не могли ничего предпринять. После всего что произошло, среди жителей Петах-Тиквы распространился слух Петах-Тикве хотелось верить в неуязвимость Иргуна, что соединение наших солдат совершило вылазку в расположение войск противника и контрабандой вывело своих товарищей из окружения. Это была одна из многих легенд о нас; были также легенды, повествовавшие о моей встрече с генералом Баркером и о моем русском происхождении.