Риск и труды оказались стоящими и сами по себе. Оружие и снаряжение, вывезенные из Сарафанда, были, в конечном счете, использованы в борьбе за свободу нашего народа. Но это было уже гораздо позже.
Но на том наши беды не кончились. Такси, в котором ехали двое наших раненых, Михаил Ашбель и Йосеф Шимшон, было остановлено военным патрулем. Когда им приказали выйти из такси, патруль сразу же увидел, что оба ранены. Конечно, их сразу же арестовали вместе с одной из наших девушек, которая сопровождала их в пути. И вот тогда-то началась цепь событий, которые всколыхнули весь мир.
Мандатное правительство Палестины ввело в действие новые чрезвычайные законы, по которым каждый гражданин Палестины мог быть подвергнут аресту, депортации и казни. Правоведы утверждали, что даже в нацистской Германии не было таких драконовских законов. ”Кол Исраэль” объявил от имени движения сопротивления, что любая попытка претворить эти законы в жизнь будет расцениваться как преступление и те, кто станут орудием исполнения этих человеконенавистнических законов, будут считаться преступниками. Мы были несказанно рады достойной отповеди Хаганы. К сожалению, дальше слов дело не пошло.
В полном соответствии с новыми законами, Ашбель и Шимшон предстали перед военным судом. Задача, стоявшая перед тремя британскими офицерами, судившими Ашбеля и Шимшона, была очень простой.
В пьесе Бернарда Шоу ’’Ученик дьявола”, повествующей об американской войне за независимость, генерал Бургойн, разгневанный самовольным решением офицера, майора Свиндона, повесить повстанца, священника Андерсена, говорит раздраженно: ”... Вы ответственны за то, что мы должны повесить его, поэтому чем скорее он будет повешен, тем лучше”. На это Свиндон отвечает: ”Мы назначили казнь на 12 часов. Осталось только судить его”.
Для британских офицеров, которые судили Ашбеля и Шимшона, сам процесс был несущественной, но необходимой прелюдией к неизбежному повешению. Офицеры руководствовались чем-то, что никак не было похоже на закон. Перед ними были всего лишь два террориста и параграф в скромной брошюрке, озаглавленной ’’Чрезвычайные законы обороны”.
Главный офицер военного трибунала, назначавший судей, должен был и утвердить приговор. Слушание было кратким. Свидетели заявили, что Ашбель и Шимшон участвовали в нападении на военный склад в Сарафанде. Судьи совещались всего несколько минут. Затем они надели свои форменные фуражки, и председательствующий произнес слова приговора в традиционной формулировке: ”... Повесить за шею и ждать, пока вы будете мертвы”.
Мы не сомневались в готовности наших ребят принять смерть. Но именно поэтому долгом руководства Иргуна было сделать все, что в его силах, чтобы сохранить жизнь Ашбеля и Шимшона.
Мы понимали, что обычная защита — нанять опытного адвоката — не повлияет ни в коей мере на результат процесса. Наше решение в пользу политической борьбы в зале суда было подкреплено письмом, переданным нам из тюрьмы Шимшоном. В письме содержался призыв, в котором мы не могли отказать. Шимшон писал:
”... Я решил вести себя так, как подобает еврейскому бойцу, прошедшему школу Иргуна. Единственная возможность, которую они не смогли отнять у меня — это право высоко держать это знамя. Более того, я верю, что ничем не облегчу своей участи, если откажусь от политического заявления. Я хочу, чтобы мой суд послужил той идее, за которую я боролся и за которую погибну. Ваша забота о моей жизни совершенно неуместна. Я часто смотрел смерти в лицо и всегда чувствовал, что выполняю тем самым мой долг и мою миссию борца. Не следует слишком переживать. Я готов принять любой приговор. Я выполнил мой долг солдата Иргуна”.
Таким образом, оба члена Иргун Цваи Леуми предстали перед судом не в качестве обвиняемых, а в качестве обвинителей. Ашбель сказал судьям:
’’Ваши правители отобрали у нас нашу собственную страну и ввели в ней законы варварской тирании. Бог лишил их разума, ослепил и предназначил им разложение и упадок. Как бы там ни было, вы не сломите дух еврейского народа и не уничтожите жажду и стремление к свободе в сердцах его сыновей. Вы можете считать мое заявление ярким свидетельством решимости 600000 тысяч евреев, объединенных в священной борьбе за освобождение своей родины от иностранного засилья”.
А Шимшон, который обстоятельно объяснил, почему он не признает право военного трибунала судить его, заявил: ”Вы можете сажать нас в тюрьмы и заковывать в цепи, но у вас нет никакого законного права судить нас. Мы никогда не признаем того, что вы являетесь судьями, а мы подсудимыми. Не может быть справедливости без закона. Закон же кулака не является законом. Когда он вступает в силу, то нет ни судей, ни подсудимых. С одной стороны, есть угнетатели, а с другой — их жертвы”. И он заключил: ’’Наш народ появился на исторической сцене задолго до вас, и он останется там после того, как вы уйдете в небытие”.
Когда приговор был вынесен, Ашбель и Шимшон, поднявшись, запели национальный гимн ’’Атикву”.
’’Странно, — писал Шимшон из своей камеры, — в течение двух дней, проведенных в камере смертников, я ни разу не подумал об ожидающей меня смерти. Вы можете сказать, что я потерял чувство реальности, что я не осознаю всей серьезности моего положения. Нет, мой друг. Я знаю, что ожидает меня. Но я уверен, что моя смерть приблизит нас на шаг к победе. Нашей смертью и жертвами мы создадим свободное Государство для нашего народа, который будет знать, как и зачем оно существует”.
Ашбель писал просто:
”... Я слышал об угрозе движения сопротивления начать кровопролитную войну, если вынесенный нам смертный приговор будет приведен в исполнение. Если моя смерть послужит средством достижения единства в борьбе ишува, то я с радостью откажусь от любого обещанного мне смягчения приговора”.
Информация Ашбеля об ультиматуме была ошибочной. Движение сопротивления никогда не выступало с подобными угрозами. То, что слышал Ашбель, было, очевидно, основано на заявлении, о котором я упоминал выше. Движение сопротивления заявило, что будет рассматривать введение новых чрезвычайных законов преступлением и любого, кто будет их выполнять — преступником.
В действительности, реакция Хаганы и других официальных учреждений ишува была совершенно другой. Руководимая ими пресса вступила в общий хор, осуждавший операцию в Сарафанде и просивший англичан об отмене смертного приговора.
Руководители Хаганы не понимали, что правительство выбрало этих двух солдат Иргуна для проведения эксперимента с новыми чрезвычайными законами. Угроза Хаганы мстить, если чрезвычайные законы будут введены, запомнилась британским властям. Теперь, когда бравая угроза подверглась испытанию впервые, они не только ничего не сказали и ничего не сделали, чтобы исполнить ее, но и достаточно ясно выразились, что из чисто партизанских соображений они заняли позицию ’’наблюдателей”.
Именно этого и добивались власти. Если бы последние преуспели в своем эксперименте, то нет никаких сомнений в том, что за Ашбелем и Шимшоном последовали бы многие еврейские бойцы.
Что касается нас, то нам даже в голову не пришло оставить ребят на милость властей. Мы должны были бороться за их спасение. Мы не делали различий между тем или иным бойцом. Когда Матитиягу Шмулевич из ЛЕХИ был приговорен к смертной казни, мы предложили наш план нападения на центральную тюрьму в Иерусалиме, с целью его освобождения. План должен был быть приведен в исполнение нашими объединенными силами, когда приговор Шмулевичу был отменен.
Когда Ашбель и Шимшон были приговорены к смертной казни, то мы в первый раз предупредили британское правительство: ”Не вешайте пленных солдат. Если вы это сделаете, мы ответим виселицами на виселицы”. Несколькими днями позже мы захватили в плен 6 британских офицеров. Пятерых — прямо у входа в офицерский клуб в Тель-Авиве. Соединение Иргуна окружило дом. Несколько человек захватили телефонную комнату. Трое или четверо человек с пистолетами приказали десяткам офицеров, собравшимся в главном зале, поднять руки. Офицеры подчинились. Офицер Иргуна, командовавший операцией, отобрал пятерых, чинами повыше, и приказал им следовать за ним в качестве пленных Иргун Цваи Леуми. Они подчинились и были в срочном порядке препровождены к ожидавшим на улице машинам. Оставшиеся получили достаточно ясные указания не двигаться четверть часа. К тому времени, когда в офицерский клуб в Тель-Авиве прибыла полиция и военные соединения, в клубе простыл след и похитителей, и похищенных.