Адъютант Верховного комиссара в Палестине, генерал Каннингем, сказал одному из справлявшихся по телефону:
’’Поверьте мне, мы не хотим вешать этого беднягу...”
Генеральный прокурор подтвердил заявление Стаббса. Управляющий британскими тюрьмами в Палестине также подтвердил, в свою очередь, заявление генерального прокурора и пригласил Макса Крицмана, бывшего адвокатом ребят, посетить своих клиентов...
Глава XX. ТРАГИЧНЫЙ ДОКУМЕНТ
Британские власти обещали дождаться решения Тайного совета и тем самым ввели нас в заблуждение. Они заявили о том, что отсрочка все еще находится в силе, и обманули нас.
Они разрешили сестре Дова Грюнера, Хелен Фридман, прибывшей специально из США в Палестину, навестить брата в Акко, прекрасно зная, что ждет ее по прибытии.
Через 36 часов после перевода четырех заключенных из Иерусалимской тюрьмы в Акко в стране был введен комендантский час. 700 тысяч людей не имели права оставить свои дома.
Войска, танки и бронемашины окружили древнюю крепость в Акко для того, чтобы гарантировать благополучное прибытие четырех пленных еврейских солдат.
16 апреля 1947 года десятки тысяч людей в Эрец Исраэль включили свои радиоприемники, чтобы услышать утренний выпуск новостей.
Послышался голос диктора. Лея Порат читала официальное коммюнике. Но это не был голос бесстрастного диктора. Это был голос молодой еврейской женщины, потрясенной тяжелым горем.
’’Сегодня утром в тюрьме Акко были казнены Дов Грюнер, Дов Розенбаум, Мордехай Алкоши и Элиезер Кашани”.
К ним даже не был допущен раввин, дабы провести с ними их последние минуты.
В Дове Грюнере кажется были воплощены все благородные качества человеческого духа. В первый вечер Пасхи, полный стольких воспоминаний, сидя за пасхальным столом вместе со своими товарищами, одетыми в красные одежды смертников, и слушая рассказ раввина, обслуживающего узников в Иерусалимской тюрьме, об Исходе, Дов несколько раз предлагал свое место за столом двум британским полицейским, стоявшим на страже в камере смертников. Камера была очень мала; там не хватало места для всех, и Дов, смертник, вкушающий трапезу последней в его жизни Пасхи, вел себя так, как, согласно традиции, положено хозяину, уступая свое место двум чужеземцам, представителям его врага...
Однако, когда Дов Грюнер стоял лицом к лицу с самим врагом, он был несгибаем. В камере смертников в Акко британские офицеры зачитали ему ’’приговор”, подтвержденный их главнокомандующим. Устав требует, чтобы при чтении приговора осужденный вставал. Но Дов отказался встать. Он отказал в своем уважении и им, и их "законам”. Палач попытался заставить его подняться. Они избили его. Но он не сдался; он боролся даже в свои последние минуты, и, поднимаясь на виселицу, он пел.
Вместе с ним пели и его товарищи по камере смертников, поднимавшиеся с ним на виселицу 2 Иехиель Дрезнер, Мордехай Алкоши и Элиезер Кашани. Что только пришлось перенести этим бойцам, когда вместе с четвертым товарищем они попали в руки оккупационной армии? Вот сообщение, которое они передали нам нелегальным путем. Когда читаешь его, то получаешь некоторое представление о том, что происходило в сердцах тех, кто писал эти строки:
”Не доезжая до Вильгельмы, я решил остановить машину и ускользнуть в апельсиновую рощу. Но шофер потерял контроль над автомобилем и врезался в барьер из колючей проволоки, который англичане выставили на дороге. В это же время по нам открыли огонь из пулеметов ’’Брен”. Через несколько минут наш автомобиль был окружен ’’анемонами” с наведенными на нас пистолетами. У нас не было выхода. Элиезер был ранен в спину, а Мордехай шофер в плечо. Пуля вошла в мякоть мышцы и вышла с другой стороны. Как только мы вышли, меня ударили в спину, и я скатился в кювет. Лежа, я услышал выстрел и краем глаза увидел солдата, целившегося в Мордехая. Он выстрелил в Мордехая, промахнулся и убил своего товарища, англичанина. В сердцах он стукнул Мордехая рукояткой револьвера по голове и сбросил его ко мне в кювет. Мы оба, как могли, встали на ноги; держа пистолеы нацеленными на нас, они продолжали избивать нас. Послышались еще выстрелы. Я думал, что они прикончат нас. Когда они, наконец, бросили нас в бронемашину, мы обнаружили там двоих других. Элиезера с ними не было. Мы не видели его больше. Другие тоже не знали, что случилось с Элиезером. Они видели, как он с большим трудом выбирался из джипа. Похоже, что солдаты застрелили его прямо в нашей машине.
В тюрьме нас начали бить. Избиение закончилось лишь примерно в 17.00 на следующий день. Нас били 20 часов подряд.
Они бросили нас бесчувственных в небольшой броневик, где каждого из нас охранял вооруженный солдат. Охрана тотчас вывернула нам всем карманы, приказав поднять руки вверх. Вскоре в их руках очутилось все: наши часы, около 50 фунтов деньгами, бумажники, записные книжки, авторучки, карандаши и даже носовые платки и расчески. Когда все это было закончено, снова началось избиение. Кованые сапоги солдат метили нам в лицо и живот. Когда мы скрючивались от боли, они били нас по лицу, что заставляло нас инстинктивно выпрямляться. Я помню, что у меня из носа текла кровь, как из водопроводного крана. Один солдат крикнул другому веселым тоном: ”Гляди-ка, я сломал ему нос!”
Они вытащили нас из машины и вывели в открытое поле. Затем они заставили нас выстроиться в ряд; около 10 солдат построились прямо напротив нас и щелкнули затворами винтовок. В этот момент к солдатам подбежал офицер и начал отчитывать их. Солдаты, по-видимому, действительно думали покончить с нами. Нас провели в комнату, где продержали около получаса. Все время, начиная с момента, когда нас поймали, мы вынуждены были держать руки вверх. Через полчаса, когда наши руки превратились в камень от недостаточного кровообращения, они бросили нас в кузов большого грузовика и приказали нам лечь на дно кузова. Совершенно случайно они увидели кольцо на безымянном пальце Мордехая и попытались снять его. Кольцо не снималось. Они начали со всей силой дергать Мордехая за палец, пока не решили, что палец сломан, и лишь тогда оставили его в покое. Нас привезли в лагерь ’’анемонов”. Офицер приказал ввести нас в одну из хижин. Она оказалась кухней, которой уже давно никто не пользовался, размерами около 45x15 футов. Здесь они раздели нас, сняли с нас все... но так как на нас были наручники, то одежда осталась висеть на наших руках. Чтобы снять ее, они стали стягивать одежду силой, калеча нам при этом руки. То, что им не удавалось вырвать у нас из рук, они отрезали бритвами. Через пять минут нас оставили буквально в чем мать родила.
Тогда началось организованное избиение. Они били каждого из нас отдельно, а потом всех вместе. В избиении принимали участие четверо или пятеро солдат. Когда уставали одни, их сменяли другие. Они били нас кулаками в голову и ноги, пинали носками сапог под ребра и, особенно, в пах. Среди наших мучителей были два полицейских, которым, видно, поручили охранять нас. Один из них избивал нас большой дубинкой, молотившей изо всех сил по нашим спинам, ногам и животам. Я чуть было не потерял сознание от удара в шею. Это продолжалось до позднего вечера. После захода солнца пришел офицер и приказал им перестать избивать нас, дать нам воды помыться и одеяла для сна. Наши мучители опрокидывали на нас ведра с водой, и каждый из нас должен был мыть товарища. Обливание это мало помогло нам, ибо наши раны кровоточили, и мы тотчас же снова перепачкали друг друга кровью. Все четверо из нас, измазанные кровью, мокрые, голые, дрожащие от холода, улеглись на одеяле, постеленном прямо на цементном полу, и укрылись двумя другими одеялами. Это было все, что они дали нам. Не успели мы забыться тяжелым сном, как пришла охрана, пинками разбудила нас и сорвала с наших дрожащих от холода тел одеяла. Такие визиты повторялись каждые 15 минут.
Перед рассветом они приказали нам снова ’’мыться”. Одеяло, на котором мы лежали, оказалось пропитанным кровью и стало вместо серого бордовым. Когда мы помылись, они выдали нам одежду. Трое из нас оказались без башмаков. Одетые в изодранные лохмотья, мы побежали трусцой под окриками мучителей в ’’медпункт”. На пути каждый солдат, которого мы встречали, считал своим долгом ударить нас кулаком или прикладом винтовки. Разумеется, наша охрана тоже не щадила нас. Мы бежали, подняв руки высоко над головой. В приемной они держали нас около 45 минут, с поднятыми вверх руками, пока не пришел врач.