Врач, пожилой мужчина небольшого роста, осмотрел наши раны и спросил солдат, хотят ли они продолжить ’’игру” с нами. Солдаты ответили утвердительно. ”Ну, ладно, — ответил врач и добавил, — я перевяжу их раны позже”. Они не знали, что я понимаю по английски.
Они заставили нас бежать к хижине, из которой мы пришли. Они снова приказали нам раздеться, вывели нас наружу и облили помоями. Глазевшие на нас солдаты получили приглашение бить нас. В добровольцах недостатка не было. После избиения они снова завели нас в хижину, приказали вымыть пол и смыть пятна крови со стен. Только тогда я увидел, во что превратилась бывшая кухня. На стенах были сгустки запекшейся и засохшей крови, которые нам приходилось скрести ногтями. Они избивали нас, пока мы это делали. Внезапно один полицейский приказал нам стать на колени и целовать цементный пол. Когда мы отказались исполнить это, нас снова избили дубинкой. Но мы не сделали того, что он нам приказал. Они надели на меня еще одну пару наручников. Очевидно, они заметили, что я подстрекал своих товарищей к бунту. Когда они надели на меня наручники, я вообще отказался что-либо делать. Они снова начали бить меня. Наконец, они сняли с меня вторую пару наручников.
Примерно около 9 часов они снова дали нам помыться и дали каждому из нас по паре брюк. Пришел тот же врач и наложил гипсовые повязки на двоих из нас. После этого вошел полицейский офицер в сопровождении нескольких сыщиков и еврейского офицера по фамилии Карлик. Они почти не допрашивали нас и спросили лишь наши имена и адреса. Весь день полиция то приходила, то уходила. Тем временем солдаты не переставали ’’играть” с нами. К вечеру, когда в соседней комнате оставался только Карлик, нам велели подписать обвинительный акт. В это время в комнату вошел огромный детина в звании капрала и приказал нам делать всякие непотребные вещи. Мы отказались и были нещадно избиты им. Я велел ребятам кричать во всю силу легких, чтобы наши крики услышал Карлик. Я, пытаясь говорить внятно, сказал ему, что так как он был единственным евреем, кого привелось нам здесь встретить, он должен сделать все возможное, чтобы вызволить нас из этого ада, ибо, в противном случае, они изобьют нас до смерти. Он обещал...”
В течение длительного времени члены Иргуна искали этот концентрационный лагерь с его обитателями, садистов и ’’врача”. Если бы мы обнаружили этот лагерь, то с помощью взрывчатки сравняли бы его с землей. Но нам не удалось найти его. Мы получали сообщения, в достоверности которых я не был уверен, что соединение британских войск, участвовавшее в избиении наших товарищей, было переведено за границу. Очень возможно. Англичане уже успели понять, что мы не прощаем подобного. В докладе Йоэля о муках, которые пережили наши товарищи, имеется следующее замечание:
”3а британским полицейским, о котором идет речь, была установлена постоянная слежка, но не представлялось возможности захватить его, ибо он выезжал из Сароны лишь на броневике. Через несколько недель после событий, о которых идет речь, он был переведен в другое соединение и, вероятно, покинул Палестину. Он был приговорен нами к смертной казни...”
Этим трем еврейским бойцам пришлось испытать все это прежде, чем на них надели красные одежды смертников.
Представ перед судьями, они вели себя не менее гордо. Они тоже старались утешить своих товарищей и родителей вместо того, чтобы те утешали их. Они тоже боролись до самого последнего момента. И пели...
Поведение Меира Файнштейна и Моше Баразани на суде и в камере смертников мало чем отличалось от поведения их старших товарищей. Но до виселицы они не дошли. И они тоже пели на пороге смерти песню веры в Бога: ’’Создатель мира, кто правил еще до создания Вселенной...” Однако их песню оборвал оглушительный взрыв, который потряс тишину тюрьмы в оккупированном Иерусалиме.
Во время битвы за жизнь Дова Грюнера некоторыми из нас была впервые высказана идея ’’гибели вместе с филистимлянами” в том случае, если наши усилия окончатся провалом. Дова мы спросили, готов ли он избрать ’’смерть Самсона”, когда палачи поведут его на виселицу.
Однако Грюнер, Дрезнер, Алкоши и Кашани были переведены в Акко прежде, чем мы закончили приготовления для взрыва виселичных опор. В камере смертников в Иерусалиме остался член
Иргун Цваи Леуми, однорукий Меир Файнштейн и член ЛЕХИ Моше Баразани. Они решили отомстить за кровь своих четырех товарищей. Они уже не боялись потерять жизнь, но опасались, что казнь состоится слишком рано. Этот священный страх нашел свое отражение в последних трех записках, которые Файнштейн написал своей одной рукой от имени обоих:
’’Шалом, товарищи! Вы плохо сделали, не послав нам этого. Кто знает, быть может завтра уже будет поздно? Пожалуйста, не допустите, чтобы время прошло напрасно. Пошлите нам без промедления... Мы решились. Передайте всем привет. Будьте стойки. Мы тоже.”
’’Шалом, дорогие товарищи! Мы получили газеты. Нам все ясно. Мы счастливы, что нам представляется последняя возможность отомстить за наших четырех товарищей. Мы уверены, что наши ребята отомстят за нас, как полагается. Но может случиться и так, что они внезапно переведут нас в Акко. Постарайтесь поэтому приготовить нечто похожее для нас и в Акко. М. Файнштейн. М. Баразани.”
’’Шалом, товарищи! Примите последнюю весточку от нас и не принимайте близко к сердцу то, что платой являются наши жизни. Но мы отомстим за кровь наших четырех товарищей, и никакая сила на земле не сдвинет нас с нашего пути. Братья мои, несите знамя восстания с честью и мужеством до тех пор, пока не восторжествует справедливость. Мы гордо идем на смерть. М.Ф. М.Б.”
За ночь до смертной казни, через неделю после казни в Акко четырех наших товарищей, ’’это” и было доставлено им. В большом апельсине оказалось взрывчатое устройство большой мощности. Адский апельсин был сконструирован в соседней камере бойцами, которые не были приговорены к смертной казни, но готовы были отдать свою жизнь за спасение приговоренных к смерти товарищей. Однако, когда настал страшный момент, и все надежды на их спасение исчезли, оставалось одно: приготовить орудие смерти для них самих и их палачей впридачу. Двое в камере смертников ожидали: ’’Кто знает, не будет ли уже поздно завтра утром?”
Раввин остался в камере смертников допоздна. Он не утешал их. Они не нуждались в утешении. Они пели псалмы: ”Бог со мной и я не убоюсь”. Они боялись только того, что не уложатся в отведенное им судьбой время. Раввин ничего не знал. Он обещал им, что на рассвете придет снова и проведет с ними их последние минуты перед казнью. Они, которые еще при жизни победили смерть, попытались отговорить его от второго визита, однако раввин настаивал. А они не могли раскрыть ему мрачную тайну...
Они не ждали палача. Они боялись, что раввин может пострадать безвинно. Поэтому они отказались от мысли умереть ’’вместе с филистимлянами”. На третью ночь бессонных бдений они обнялись последним дружеским объятием, поместили гранату против своих сердец, сняли предохранитель и...
Глава XXI. ПАДЕНИЕ БАСТИЛИИ
Сразу же после казни Дова Грюнера и трех его товарищей мы опубликовали коммюнике об образовании военно-полевых трибуналов при каждом соединении Иргуна. Любого солдата или офицера вражеской армии, попавшего к нам в руки, ждет участь, постигшая наших четырех товарищей. Наши соединения вышли на дороги и улицы городов. Но англичан буквально нигде нельзя было найти. Если они и покидали свои лагеря, то только в сопровождении конвоев и танков. Мы, конечно, могли на них напасть, точно так же, как мы позднее напали на военный поезд, следовавший из Египта. Но в те полные гнева дни нашей целью было не такое возмездие. Нашим долгом было отплатить палачу его же монетой. И мы потерпели поражение.
Армия врага все глубже зарывалась в свои норы. Мы продолжали атаковать их при каждом подходящем случае. Однако самый большой долг оставался неоплаченным.