Генерал Лебедев, облокотившись на стол, торопливо писал под диктовку адмирала со старанием прилежного ученика.
Колчак все быстрее маршировал по комнате.
— Села, служащие повстанцам базами, разрушать, уничтожать и стирать с лица земли, как вражеские укрепления… Напишите контрразведке, чтобы, не ожидая беспорядков, подвергала аресту всех, подозреваемых в сочувствии большевизму. Пусть установят наблюдение и не стесняются в расходах, посылка карательных отрядов стоит нам дороже…
— Слушаюсь, ваше превосходительство.
— Приказ передайте по телеграфу вне всякой очереди и прежде всего начальникам карательных отрядов.
— Слушаюсь, ваше превосходительство.
— В Красноярск назначьте генерала Розанова, в Иркутск — Волкова. Они люди энергичные…
Колчак подошел к столу и сел в кресло.
— Нужно с этим кончать решительно и быстро, — сказал он и, поверив в действенность своего приказа, сразу успокоился. — Главное сейчас — наступление на Уральском фронте, главное победа… На нас смотрят и ждут наших действий. По ним союзники будут судить о нашем правительстве, судить обо мне как о главнокомандующем…
— Победа будет, — сказал Лебедев.
В это время кто-то постучал в дверь кабинета.
— Войдите, — не оборачиваясь, сказал Колчак.
Дверь отворилась, и вошел дежурный адъютант.
— Ваше превосходительство, из ставки прислана срочная депеша, — отрапортовал он. — Приказано передать немедленно, пока на докладе начальник штаба генерал Лебедев.
— Возьмите, — сказал Колчак Лебедеву.
Лебедев взял у дежурного адъютанта телеграмму и, возвращаясь к столу, вскрыл ее. Лицо его вытянулось, и рот приоткрылся.
— Что? Что такое? — спросил Колчак. — Что-нибудь на фронте?
— Никак нет, ваше превосходительство… Телеграмма из Лондона… — Лебедев мялся.
— Что из Лондона? — раздражаясь, спросил Колчак.
— Ллойд-Джордж и Клемансо уполномочили посланного в Сибирь генерала Жанена принять главное командование над всеми войсками…
— Что? — Колчак взял телеграмму из рук растерявшегося Лебедева.
В телеграмме действительно сообщалось, что английский и французский премьеры уполномачивали генерала Жанена вступить в должность главнокомандующего всеми вооруженными силами, действующими на востоке России и сражающимися против советских войск, а английского генерала Нокса — ведать вопросами заграничного снабжения армии и обучением ее.
Колчак швырнул телеграмму на стол и, запрокинув голову, откинулся на спинку кресла.
Лебедев наклонился к нему.
— Ваше превосходительство, ваше превосходительство…
— Оставьте меня! Уйдите, уйдите! — сказал Колчак. — Уйдите…
Лебедев взял свою папку и поспешно вышел из кабинета, даже позабыв убрать со стола карту с красными точками восстаний.
6
14 декабря генерал Жанен приехал в Омск и в тот же день решил сделать визит верховному правителю.
Генерала сопровождал французский посол Реньо — человек, никогда не теряющий самой любезной улыбки и настолько учтивый в обхождении с людьми, что у каждого его собеседника неизбежно во рту появлялся сладкий вкус, словно он сосал леденец. Про Реньо злые языки говорили, что, доведись ему зарезать собственную мать, он бы это сумел совершить, сохранив свою ласковую улыбку и сладость в голосе.
Жанен был наряден, по-военному подтянут и весел. Он старался поддержать репутацию «блестящего генерала», которую ему создали за границей перед отправлением в Сибирь.
В кабинет Колчака он вошел так, словно после долгой разлуки ворвался к своему самому закадычному другу.
— Мы с вами уже встречались, — заговорил он, горячо пожимая руку адмирала. — Помните: 1916 год, императорская ставка… Мы встретились за царским столом. Тогда адмирал Русин представлял вас бедному Николаю второму, бедный Николай… В тот день вы получили назначение командующим Черноморской эскадрой…
— Помню, — сказал Колчак, стараясь не встречаться взглядом с Жаненом. Глаза его бегали по ковру, и брови были нахмурены. — Прошу вас… — он жестом пригласил Жанена и Реньо сесть в кресла и сам сел против.