Вдруг Колчак спохватился, что наговорил много лишнего, что французы могут счесть его крайним монархистом, и замолчал.
Он оперся руками о стол и опять увидел перед собой карту с красными точками. Злоба, ненависть, обида и страх охватили его с новой силой. Он вдруг почувствовал себя беспомощным, оставленным всеми, нелюбимым и, самое главное, играющим смешную роль — роль правителя, против которого восставал народ, и главнокомандующего, у которого отнимали армию. И он ничего не мог сделать, ничем не мог защитить своих прав. Он был бессилен. Не он руководил событиями, не он делал историю, как мнил, добираясь до диктаторской власти, им самим руководили Вильсон, Ллойд-Джордж и Клемансо, сделавшие его правителем Сибири. Теперь они предлагали ему сдать армию вот этому сидящему напротив «блестящему» генералу Жанену, совсем не стесняясь сделать его — Колчака — смешным в глазах даже приближенных. Кем становился он — верховный правитель, адмирал Колчак? Шутом на троне? Ширмой, за которой действовали другие? Козлом отпущения за чужие грехи? Они платили и они требовали подчинения себе, требовали с наглостью ростовщика, схватившего за горло попавшего в его власть неудачника, рискнувшего на заманчивое, но опасное предприятие. И самое ужасное для него было то, что он понимал свое бессилие. Страх и ненависть боролись в нем.
Жанен сидел, внимательно рассматривая золотое шитье на обшлаге рукава своего мундира, и молчал. Лицо Реньо выражало озабоченность и скорбь.
— Я не понимаю, чем вызваны ваши требования? — после долгой паузы сказал Колчак. — С командованием армией мы справимся сами. Мы просим у союзников только о снабжении армии. Нам сейчас нужно оружие, нужны солдатские сапоги, теплая одежда, военные припасы и амуниция…
— Когда здесь буду я, требования к союзникам об оказании помощи станут более обоснованны, — сказал Жанен.
— Но почему такое недоверие ко мне? — воскликнул Колчак. — Разве я…
— Какое же недоверие, — остановил адмирала Жанен. — В Сибири большие контингента войск союзников, и, естественно, союзники хотят иметь здесь своего командующего, но во время войны командование должно быть общим. Зачем говорить о недоверии…
— Нет-нет, — заговорил Колчак, снова теряя самообладание. — Именно недоверие. Я его вижу на каждом шагу… Что такое диктатор без армии? Союзники нисколько не озабочены поддержанием моего престижа… Нисколько… Находящиеся под их командованием чехи ведут себя безобразно, суют нос во все наши дела… Они дошли до наглости. Их здешний комендант приказал загородить протянутой веревкой дорогу к моему дому в том месте, где находится мачта радиотелеграфа, и поставил часового. Часовой не позволяет проходить ко мне моим офицерам. Разве это не издевательство? Это нестерпимая дерзость. Что будет после того, как я сдам командование армией. Я принужден поддерживать сам свой престиж. Я повешу на этой веревке часового, а вместе с ним и чешского коменданта. Я стану во главе моих войск и пойду против опекаемых вами чехов… Прольется кровь…
Все это адмирал выкрикнул, не переводя дыхания, и тяжело опустился в кресло. Лицо его было бледным, и руки дрожали. Он блуждающим взглядом обвел комнату, потом откинул голову назад и закрыл глаза.
Жанен переглянулся с Реньо, пожал плечами и многозначительно поднял левую бровь, будто хотел сказать: «Смотрите, да ведь он сошел с ума, он совсем позабыл, кто он такой и что он такое без нашей помощи».
Реньо вздохнул, вырвал из блокнота листок и принялся что-то записывать, хмуря лоб и покусывая губу.
— Вы неправильно истолковали мое назначение, ваше превосходительство, — сказал Жанен. — И поверьте, что обязанности, которыми хочет почтить меня мое правительство, не доставляют мне ни малейшего удовольствия.
— Не знаю, — сказал Колчак, не поднимая век.
— Уверяю вас. Назначение мое вызвано только деловой необходимостью. Оно будет продолжаться лишь до тех пор, пока положение в Сибири не изменится к лучшему, — сказал Жанен.
Колчак открыл глаза и недоверчиво взглянул на Жанена.
— Положение в Сибири изменится завтра, — сказал он.
Жанен улыбнулся.
— Так скоро?
— Мы сосредоточиваем войска для решительного удара. В деревнях создаются дружины для борьбы с красными бандами. Мы до основания вытравим большевизм в деревне и мобилизуем новые контингента… — Колчак неподвижным взглядом уставился в переносицу Жанена, и левый глаз его опять стал шире правого. — Положение изменится завтра, если нам не будут мешать. Смена командования разрушит все то, что уже сделано.