Но Лена, казалось, не слышала слов отца Николая. Наморщив лоб и скосив глаза на занавешенное окно, она прислушивалась, затаив дыхание.
Невольно прислушался и Алякринский. И вдруг ему почудилась где-то на сельской улице дальняя дробь конских копыт.
— Ох ты, господи, боже мой… — прошептала у печки Анисья.
Лена вскочила с табуретки и испуганно посмотрела на дверь.
— Это они…
— Кто они-то? — вздрогнув, спросил Алякринский.
— Вершноконные, — прошептала Анисья. — Утрась вихрем пронеслись, и кони в желтом уборе…
— Да ты постой, постой, Анисья, — остановил солдатку Алякринский. — Проехал по улице кто-то, а ты уже — вершноконные. Мало ли кто по селу ездит… — Однако он тоже поднялся с табуретки и, прислушиваясь, смотрел на дверь.
— Нет, это они… — сказала Лена.
Алякринский увидел ее сухие глаза, бескровные губы и, стараясь сохранить в голосе спокойствие, сказал:
— Да о ком ты?
— Солдаты… — сказала Лена. — Они верхами на заимку приезжали. Я коней у прясла видела…
— Ну, а если солдаты? Чего же тебе пугаться? Проехали и уехали, слышишь, как тихо? — сказал Алякринский и снова сел к столу. — Садись лучше да поговорим, что делать.
Лена присела на краешек табуретки, но все еще прислушивалась и беспокойно поглядывала на дверь.
— Ты на заимке жила? — спросил Алякринский.
— На заимке, — нерешительно ответила Лена. — Они ее сожгли…
— Сожгли… — сказал Алякринский. — Сожгли и уехали, теперь уж страшнее ничего не будет…
— Там мама… — сказала Лена.
— Вот о маме и подумаем: как ее из беды вызволить, как ей помочь, — сказал Алякринский, стараясь говорить как можно спокойнее. — А заимка что же… Велика ли в заимке корысть? Заимку и новую построить пустое дело…
— Мама одна осталась, а кругом лес… — прошептала Лена. — Может быть, меня сейчас по лесу ищет… Может быть… Если они с ней ничего не сделали… — Лена прижала к губам маленький грязный кулачок. Она через силу сдерживала слезы, и по лицу ее пошли красные пятна.
— Ну, что же они могли с ней сделать? — сказал Алякринский, чувствуя, что к глазам его тоже подступают слезы. — Ты об этом не думай. Наверное, они за отцом твоим приезжали, рассердились, что его не нашли, и сожгли заимку… Они всегда так… Но зачем же им твоя мама, ведь она не скрывалась? Она жила себе на заимке, ее и искать им не нужно было. Отца-то, наверно, они не застали? — спросил он, уже твердо зная, что Лена действительно, как и предполагала Анисья, дочь партизана Косоярова.
— Не застали, — сказала Лена.
— Ну вот видишь.
Лена смотрела прямо в глаза Алякринскому доверчиво и открыто. Она даже ближе подвинула к нему табуретку.
— Мама одна дома была, а я уходила в лес за хворостом… Иду назад, а мама мне в окно кричит: «Беги в деревню, беги…» У ворот кони… Я догадалась и побежала… Я думала, что мама побежит за мной, но они были уже на крыльце…
— Ох, ох, ох, беда-то какая, — прошептала у печи Анисья.
Лена взглянула на нее, нахмурилась и закусила губу.
— Они теперь уехали, — сказал Алякринский. — Мы туда снова поедем и маму разыщем.
— Сейчас? — Лена приподнялась на табуретке.
— Сейчас ночь, — сказал Алякринский. — Куда же сейчас поедешь, да и конь пристал… Вот, светать начнет…
— Пожалуйста… — сказала Лена. — Ничего, что ночь, мы ее покличем…
Алякринский отвел взгляд, покосматил бороду и, закусив ее кончик, долго смотрел на рыжее пламя лампы.
— Пожалуйста… — повторила Лена.
— Да ведь конь пристал, а пешком куда же мы… Разве ты выдюжишь? — сказал Алякринский. — И мама твоя в лесу ждать не будет, ведь она сама тебя в деревню послала?
Лена кивнула головой.
— Ну вот, зачем же ей тебя в лесу искать, — сказал Алякринский. — Может быть, и она уже в деревне, и завтра мы ее разыщем. А нет — на заимку съездим.
— Не иначе, она у Селиванихи до утра укрылась, — вставила свое слово Анисья. — Там Селиваниха неподалеку проживает.
Лена посмотрела на Анисью, хотела что-то сказать, но промолчала.
— И гадать нечего, завтра мы все узнаем и все наладим. И маму твою сюда привезем, изба большая, все уместимся, — сказал Алякринский и сам поверил в свои слова. — Вот увидишь, все хорошо будет. А пока времени не теряй, похлебай щей да и спать ложись, завтра хлопот много.
— Я тебе туточки постелю, — сказала Анисья, указав на дверь в спальную половину избы. — И правда, на покой пора…
Лена зачерпнула ложку щей, поднесла было к губам, но вдруг снова положила в тарелку.