— Значит, хозяйством обзавелись, — усмехнувшись, сказал Полунин. — Видел, видел, прошел по землянкам сегодня утром, домовито устроились… Даже балалайки понаделали — свой оркестр. А еще новости какие?
— За ваше трехнедельное отсутствие прибыли к нам в отряд пять человек: трое рабочих с Черновских рудников — от японцев бежали — и двое молодых парней из деревни Рождественской, скрывались они в лесу от белой мобилизации и на наши дозоры вышли. Люди хорошие, известные. Да вот еще двое из Могзона прибыли… — Павел Никитич взглянул на Лукина и, опустив глаза в землю, прибавил: — Впрочем, о них вы сами знаете. А всего в отряд прибыло семь человек.
— Маловато, — сказал Полунин. — Я стороной слышал, что от мобилизации по деревням очень много народа скрывается, — кто в ближних к селениям лесах, кто по заимкам…
— Таких вестей мы пока не имели, — сказал Косояров.
Полунин посмотрел на Павла Никитича и сердито дернул бровью.
— Вести — без ног, они сами не придут, ездить за ними приходится.
— Ездить за вестями тогда хорошо, когда лишний народ есть, — с невозмутимым спокойствием ответил Косояров. — В долину спускаться не ближний край, а у нас без конного взвода, который с вами скитался и которого мы уже увидеть не чаяли, людей в обрез, чтобы стойбище свое хранить: патрули, дозоры, секреты, разведка ближайших дорог и все такое прочее… Не до жиру нам, Григорий Анисимович, быть бы живу. Вот как выходит.
— И выходит, что отряда собирать не стоило, если только в лесу жить да себя охранять, — все еще спокойно сказал Полунин, но Лукин заметил, что он начинает сердиться.
— Почему же не стоило, Григорий Анисимович? — Косояров снисходительно улыбнулся. — Было у нас сначала десять человек, потом двадцать пять, теперь, славу богу, за сотню перевалило. Когда силу побольше соберем, то и в долину спускаться можно. А сейчас что же? Сейчас только гусей дразнить и на крестьян беду накликать. Нет, Григорий Анисимович, пока лучше в долину не соваться, сил у нас мало, и придется нам с отрядом не села свои охранять, а скитаться, как вам скитаться пришлось… — Павел Никитич дотронулся пальцем до карты и некоторое время смотрел на нее, нахмурив брови, словно решал какую-то трудную тактическую задачу, потом перевел взгляд на Полунина и сказал: — Небось, вы, Григорий Анисимович, не забыли, что под Сорочьим полем осенью случилось? Небось, не забыли, как там японцы отряд восставших шахтеров и крестьян, к ним примкнувших, уничтожили?
— Не забыл, — сказал Полунин.
— Не забыли, значит? Да и как же вам забыть было, если вы сами в этом восстании участие принимали и из этого страшного сражения едва горсточку людей спасли и к нам в горы вывели, за что вам, конечно, честь и слава…
— Тогда нас крестьяне долины не поддержали, — сказал Полунин. — Не своим делом наше восстание сочли и в стороне остались…
— Вот-вот, — проговорил Павел Никитич, не дослушав Полунина. — Вы не забыли, и я хорошо помню… — Глаза Павла Никитича потускнели, губы сжались и рот сразу ввалился, состарив лицо по крайней мере на десять лет. — И я хорошо помню, — повторил он. — В те самые дни и жена моя погибла, и дочь, и заимку на Красных песках спалили…
Косояров опустил глаза, некоторое время смотрел в пол, потом сказал голосом тихим и прерывающимся, будто сам боялся своих воспоминаний и раскаивался, что затеял разговор о боях под Сорочьим полем и о спаленной заимке.
— Да я не об этом, я не о себе… Не я решал здесь на время скрыться и следы за собой замести, не я, а весь народ, весь отряд наш… Я что… Я только слуга народа, только ему служу…
Полунин, потупившись, слушал Косоярова и молчал, может быть, понимая, что, говоря о службе народу, старый учитель сел на своего любимого конька и прерывать его не стоит, пока сам он не выговорится; Лукин же смотрел на начальника штаба с возрастающим удивлением и наконец, когда тот стал говорить о служении народу, не выдержал.
— Народу, конечно, все мы служим, — прервал он Павла Никитича. — Только нужно знать, как служить…
— Ась? — спросил Косояров и сердито взглянул на Лукина, сделав вид, что не расслышал или не понял его слов.
— Нужно знать, как служить, говорю, знать, куда народ вести, — сказал Лукин, повышая голос. — Посоветовать народу, когда надо, подсказать, научить его…
— А я, извините, такой задачи на себя не беру и гордости такой не имею. Не работник хозяина учит, а хозяин работника, — сказал Косояров и насмешливо скривил губы. — Для меня воля народа, изволите ли знать, — закон. И в отряде у нас мы все сообща решаем. Постановили пока действий никаких не предпринимать, вот и не предпринимаем. Постановили пока в долину разведкой не ходить, вот и не ходим. Это тоже народ решил…