— Боже мой, — сказала Ксенья, — с этой девочкой когда-нибудь беды наживешь — все сразу, все порывом…
— Нервная она, — сказала Прасковья Васильевна, — вот, насторожившись, и живет. Велик ли возраст четырнадцать лет, а чего-чего только ни нагляделась…
В это мгновение в прихожей хлопнула дверь и раздался веселый голос Лены:
— А они мне не верят…
Она вбежала в столовую. За ней торопливо шел Силов.
Ксенья поднялась навстречу гостю.
Силов положил на край стола две объемистые книги в потрепанных переплетах и, протянув Ксенье руку, вместо «здравствуй» сказал:
— Для библиотеки. Завтра утром за ними читатели придут. Тут номерок на корешке приклеен, по этому номеру и выдай.
Лена пристально смотрела на пухлые книги, и на лбу ее появилась едва приметная строгая складка. Она знала, что это не простые книги, знала, что в них вложены прокламации, и каждый раз, когда Андрей Никанорович приходил не с пустыми руками и начинал разговор о библиотеке, она испытывала то же чувство тревоги и ожидания, какое испытывала в партизанском отряде, слыша о боях и предстоящих походах.
— Что это? — спросила Ксенья, взглянув на книги.
— Письмо Ильича к рабочим и крестьянам по поводу победы над Колчаком — пять уроков… — сказал Силов. — Позавчера с фронта привезли… Две ночи, не смыкая глаз, печатали…
— За ними завтра придут? — спросила Ксенья.
— Утром, — сказал Силов. — Придет и у тебя каталог спросит, а ты скажи: «Каталог, мол, на столе для выписки». Тогда он тебе скажет: «Экий я бестолковый, где надо, и не поглядел»… Экий я бестолковый, где надо, и не поглядел… — повторил Силов. — Потом в каталоге пороется и тебе бумажку даст с теми самыми номерами, которые на книгах наклеены. Запомнила?
— Запомнила, — сказала Ксенья.
Она взяла верхнюю книгу, раскрыла ее и, подвинувшись ближе к лампе, стала читать.
— Садитесь, чайку выпейте, — сказала Прасковья Васильевна и подвинула Силову стакан чаю.
— Чайку можно… — Силов присел к столу. Выглядел он усталым, и глаза у него слипались. — Поспать бы сейчас, — сказал он. — Приду домой, завалюсь на сутки…
— А ты здесь ложись и поспи, — сказала Ксенья, не отрываясь от книги.
Силов зевнул, прикрыв рот ладонью.
— Нельзя, — проговорил он. — Разосплюсь — не разбудишь, а у меня еще дела… Сейчас бы бежать надо, да сидеть приходится, коли в гости пришел. Приметит кто-нибудь, что сразу из дома выскочил, подозрительным показаться может: «Чего это, — подумает, — человек взад-вперед шныряет?»
Силов пригубил чай и поставил стакан обратно на блюдечко.
Лена поглядывала то на Ксенью, то на Силова, и ей казалось странным, даже обидным, что оба они ведут себя так, будто ничего не случилось: Ксенья читает, нахмурившись, а Андрей Никанорович, позевывая, пьет чай.
«Чудные какие-то», — думала она, забывая, что Силов две ночи печатал в подпольной типографии те самые листовки, которые сейчас лежали в книге, что он давно пережил то чувство тревоги, восторга и ожидания, которое сейчас испытывала она, и что он едва держался на ногах от усталости. Ее обижала будничность чаепития, сердили нахмуренные брови Ксеньи, читающей в одиночку, словно для нее одной было написано письмо Ильича, а не для всех. Ей хотелось, чтобы сейчас, в эту минуту, все было не таким, как всегда, а таинственным и торжественным, как сон, в котором все свершается. Ведь это была не такая листовка, какие обычно приносил Андрей Никанорович, нет, это было письмо самого Ленина. — «Ленина! — думала она. — Завтра все узнают и все поймут, что нужно делать… Завтра… Почему они молчат? Почему они не говорят о том, что будет завтра?»
Она на цыпочках подошла к Ксенье и заглянула через ее плечо. Она увидела листовку величиной в страницу книги. Сверху крупными буквами было напечатано: «Письмо тов. Ленина к рабочим и крестьянам по поводу победы над Колчаком». Дальше шел мелкий шрифт. Вглядываясь в строки через плечо Ксеньи, Лена стала читать.
«Товарищи! Красные войска освободили от Колчака весь Урал и начали освобождение Сибири. Рабочие и крестьяне Урала и Сибири с восторгом встречают Советскую власть, ибо она выметает железной метлой всю помещичью и капиталистическую сволочь, которая замучила народ поборами, издевательствами, поркой, восстановлением царского угнетения.
Наш общий восторг, наша радость по поводу освобождения Урала и вступления красных войск в Сибирь не должны позволить нам успокоиться. Враг далеко еще не уничтожен. Он даже не сломлен окончательно.
Надо напрячь все силы, чтобы изгнать Колчака и японцев с другими иноземными разбойниками из Сибири. И еще большее напряжение сил необходимо, чтобы уничтожить врага, чтобы не дать ему снова и снова начинать своего разбойничьего дела…»