— А фельдфебель каков! А? Нравится?
— Не пригляделся еще, — сказал Никита, не желая заводить разговора. Он думал о том, что из этих казарм выбраться будет не так просто, и был зол не меньше Лукина.
— А мне понравился, настоящее начальство, и вид грозный, — сказал Лукин и вдруг увидел на ноге у Никиты синий шрам. Усмешка тотчас же сбежала с его лица, он поднял удивленно брови и спросил: — Что же это ты, ранен был?
— На охоте… — ответил Никита, не глядя на Лукина.
— Ишь ты… А я подумал было, что ты старый солдат и в боях уже побывать успел… — Лукин пристально вглядывался в лицо Никиты.
— Нет, на охоте…
— Похоже, разрывной?
— Разрывной… — Никита отвернулся от Лукина, выплеснул из шайки мыльную воду и пошел за свежей.
Когда он вернулся, Лукин, казалось, уже забыл об их разговоре. Он опять неподвижно сидел на скамейке и о чем-то думал.
Выпускали новобранцев через так называемую «чистую». Здесь, в большой комнате, на расставленных вдоль стен скамьях лежало обмундирование: белье, старые побуревшие от дезинфекции гимнастерки, короткие шинели, тяжелые тупоносые ботинки чуть ли не на дюймовых гвоздях и папахи из искусственного меха, завитого под барашек. Одного только не было в этих грудах одежды — штанов.
— Брюки позабыли привезти, — загалдели новобранцы, первыми получившие обмундирование. — Эй, каптенармус, за брюками посылай…
Но каптенармус только усмехнулся.
— Нету брюк, — сказал он. — Интендантство не отпустило. Часа через два обещали прислать. Потому и по две пары подштанников выдаю: одни подниз наденете, другие — поверх. Ничего, до казармы дойдете, не застудитесь — они байковые.
— Да ведь срам-то какой! — кричали новобранцы.
— Ничего не поделаешь — служба, — сказал каптенармус.
Лукин стоял угрюмый, нетерпеливо покусывая губу, но молчал, через силу сдерживая бешенство.
Никита взглянул на него, нахмурился и сказал каптенармусу:
— Чем без брюк по городку ходить, лучше здесь подождать. А то одежду нашу нам назад отдайте…
— Придумал, — огрызнулся каптенармус. — Ваша одежда теперь — тю-тю. Получите, как отслужитесь…
— Тогда шаровары здесь ждать будем, — упрямо сказал Никита.
Каптенармус пожал плечами.
— Ждите, мое дело маленькое. Фельдфебель придет — разберется… — Он свернул раздаточный список и положил его в карман. — Только не советую. Зачем вам время терять, да и ужин простынет. До казармы недалеко, кто вас, кроме своего брата солдата, увидит? Пока ужинать будете, и шаровары привезут.
— А ну выходи, молодцы, стройся! — крикнул в дверях появившийся Староус. — Зараз ужинать поведу.
Новобранцы, соблазнившись ужином, притихли и уже без спора двинулись к выходу, поспешно застегивая шинели.
Никита, злой и раздосадованный, побрел вслед за ними.
Лукин затерялся в толпе, и Никита снова увидел его уже в строю. Он опять стоял рядом с ним.
Староус скомандовал «Шагом марш!», и колонна белоногих солдат промаршировала через пустырь к казармам.
Все было так, как предположил каптенармус. Встречные солдаты не обращали никакого внимания на белые штаны новобранцев, и колонна спокойно маршировала по городку. Но вдруг возле новой казармы под железной крышей раздался оглушительный взрыв хохота. Никита обернулся и увидел толпящихся у высокого крыльца солдат с погонами, обшитыми пестрым шнуром. Это были солдаты учебной команды — цензовики вольноопределяющиеся.
— Глядите, господа, глядите — они в подштанниках, — под общий смех кричал один из солдат, указывая на колонну новобранцев. — Наполеоны!.. Ни дать ни взять, чистые наполеоны…
— Зубоскаль, зануда! — закричали из колонны. — Зубоскаль, пока с тебя самого штаны не содрали…
— Им ладно зубоскалить, — послышались озлобленные голоса. — Им почет и уважение — барские сынки…
— Шире шаг! Ать-два, ать-два! Левой! Левой! — командовал Староус, торопясь поскорее провести колонну мимо казармы учебной команды. — Шире шаг! Левой! Левой!
Но вдруг он обернулся, выкатил испуганные глаза и зашипел, словно сразу потеряв голос:
— Прекратить разговоры… Подтянись, подтянись… Командир дивизиона идет, подполковник Ланский…
На деревянных мостках возле казарм Никита увидел офицера, идущего навстречу колонне. Высокий и сухощавый, он шел, накренив вперед корпус, и обеими руками поддерживал полы длинной кавалерийской шинели. Опусти он их — они свесились бы до самых шпор, прямо в грязь.
Доски наспех настланного мостка прогибались, и под ними хлюпала вода, выбрасывая из щелей черную жижу.