Колчак понял, что Матковский пугает немногочисленных министров, которые не были еще посвящены в цели переворота, однако нахмурился и беспокойно посмотрел на серое окно, туда, куда указывал рукой генерал.
— Безвластие опасно, — говорил Матковский. — Оно не должно продолжаться и часа. Весть о падении директории дойдет до рабочих… Что тогда? Большевики воспользуются безвластием. В Куломзине и так неспокойно… Большевики поднимут рабочих и явятся сюда… — Генерал снова указал на окно с таким видом, словно указывал на поле сражения. — Начнутся стычки с казаками, кровопролитие…
Вологодский вздрогнул, и его серые щеки начали трястись еще больше.
— Что же нам делать? — прерывающимся голосом спросил он. — Как успокоить население? Что мы напишем? Что мы напишем населению…
— Единственный выход — это передать власть военному командованию, — громко сказал кто-то из военных. — Осуществлять власть должно лицо, пользующееся доверием армии. Другого выхода нет…
Колчак, опустив глаза, смотрел на стоящую перед ним пепельницу.
В зале опять наступила тишина, потом Виноградов тихо спросил, ни к кому не обращаясь:
— Значит, военная диктатура?
Ему никто не ответил.
Тогда Виноградов поднялся с кресла и еще тише сказал:
— Я свои полномочия слагаю и выхожу из состава… Я выхожу из состава директории…
Он отодвинул кресло, низко и боязливо поклонился министрам и, стараясь быть незаметным, крадучись, вышел из зала.
— Кто же это военное лицо? — спросил Вологодский, проводив безразличным взглядом Виноградова. — Кто же это лицо, пользующееся доверием армии?
— Генерал Болдырев, — сказал Розанов.
— Вице-адмирал Колчак, — разом заговорили сидящие у стола генералы.
— Управляющий Китайско-Восточной дорогой генерал Хорват, — почему-то шепотом сказал министр путей сообщения Устругов и, оторвав из записной книжки клочок бумаги, что-то написал на нем. Потом он передал записку Вологодскому.
Вологодский прочитал записку, болезненно поморщился и взглянул на Колчака, безмолвно предлагая ему высказать свое мнение.
Колчак поднялся с кресла, стал так, чтобы его видели все, и сказал ровным и необычно спокойным для него голосом:
— Я только что вернулся с фронта и убежден, что там никто не сочувствует директории. Восстановление ее непременно вызовет волнение в войсках. Войска хотят военной диктатуры… Я тоже стою за единоличную власть и считаю, что осуществить ее сможет тот, в чьих руках будет находиться армия…
— Болдырев, — сказал Розанов.
— Военный и морской министр вице-адмирал Колчак, — сказал «Ванька Каин».
— Вице-адмирал Колчак… Александр Васильевич Колчак, — повторили генералы.
Колчак мельком взглянул на Розанова, едва приметно нахмурился, но тотчас же усмехнулся.
— Да, но Болдырев был в составе свергнутой и ненавистной армии директории, — сказал он. — Как отнесутся к нему в войсках? Впрочем, — прибавил он, как бы спохватившись, что выдает свое стремление стать диктатором, — впрочем, может быть, особых возражений против него в войсках и не будет…
— Значит, возражения все-таки будут… — проворчал кто-то из военных. — Особые или не особые — это все равно. Нет, уж лучше, чтобы никаких возражений не было… От возражений и до крови недалеко…
— Что касается меня, — громче продолжал Колчак, сделав вид, что не расслышал реплики, поданной с места, — то я прежде всего считаюсь с волей армии. Я считаю своим долгом заявить, что если бы со стороны армии явилось какое-нибудь противодействие мне как диктатору, то оно поставило бы меня в самое тяжелое положение, совершенно с моей точки зрения неприемлемое… — Колчак обвел взглядом сидящих отдельной группой военных так, будто они представляли всю армию, и сказал: — Сейчас нужно исходить только из интересов самой армии, из интересов борьбы с большевиками на фронте…
Вологодский посмотрел на генералов, потом перевел взгляд на серое окно, опять на генералов, прислушался к шуму на улице и сказал Колчаку:
— Конечно, конечно, из интересов борьбы с большевиками… Но я вас попрошу, Александр Васильевич, сейчас оставить зал… Я вас попрошу… Нам придется говорить о вас… Вам будет неудобно присутствовать…
Колчак поклонился и вышел из зала.
11