Напрягая зрение, он увидал в темном окне мутное пятно. Похоже было, что на улице стоял человек, прижавшись щекой к стеклу, и слушал, что делается в избе.
Егор Матвеевич подошел к окну и негромко спросил:
— Кто?
— Это я, дядя Егор, — услыхал он сдержанный хриплый голос. — Это я — Васька Нагих…
— Васька!
— Тише, тише… Выдь на крыльцо да собак приструнь, как бы не разбрехались… И света не зажигай, не нужен он, свет, сейчас. Я к плетню подойду…
— Петровна, слышь, племянник Васька явился, — окрикнул Егор Матвеевич Марфу Петровну. — Да света не запаливай, не нужный он, свет-то, говорит…
Егор Матвеевич вышел на крыльцо, цыкнул на угрожающе рычащего рваноухого кобеля и спустился к плетню.
На реке рыбаки все еще лучили рыбу. В рыжих отсветах их костра Федотов увидел стоящего у калитки Василия. Был он без шапки, без пояса, босой, с засученными до колен гачами и в такой мятой рубахе, будто ее изжевали телята.
— Эко ты… — в замешательстве проговорил Егор Матвеевич. — Проходи, проходи в избу-то…
Он растворил заскрипевшую калитку, а сам пошел к навесу, чтобы собаки, видя хозяина, не забрехали на чужого человека.
Марфа Петровна в нижней юбке и ночной кофте белой тенью появилась в дверях.
— Осторожней ступай-то. В избе страсть темно, хоть глаз коли. Лампадку бы засветить, поди, лампадку-то можно? Все свет…
— Лампадку засвети, — сказал Василий. — Лампадка у иных богомольных всю ночь горит.
Василий в темноте нащупал табуретку, придвинул ее к печи и сел, прижавшись к теплой беленой стенке.
Марфа Петровна зажгла лампаду. Скупой свет упал на лицо Василия, темное, как лик на старинной иконе.
Он дрожал, лязгая зубами, и потирал посиневшие руки.
— Застыл? — входя в избу, спросил Егор Матвеевич.
— Застыл, дядя Егор. Цыганский пот прошибает… — Василий теснее прижался к печи. — Студеная ночь, а вода в Ангаре еще студенее…
— Да ты, Петровна, шкалик ему поднеси, — спохватился Федотов. — Пущай погреется…
Марфа вышла в спальную половину избы, где у нее, втайне от мужа, хранился запас водки, и тотчас же вернулась с налитым до краев стаканом.
— Выпей-ка, легче станет, — сказала она, поднося стакан Василию.
Он взял стакан, залпом выпил водку и застонал, зажав рукой рот.
— Да закусить-то, закусить ему дай. Может, голодный он вовсе, — засуетился Егор Матвеевич и бросился в кладовую.
Марфа Петровна, вздыхая и охая, выбежала следом за ним. Вернулись они, неся в руках калачи и вяленую рыбу.
— Ишь, как замутило, — сказал Егор Матвеевич и протянул Василию калач. — Поешь, сразу все как рукой сымет.
Василий отломил кусочек калача и стал лениво жевать его. Казалось, он не ел, а исполнял какую-то неприятную, но важную работу. Он охмелел от выпитой водки и теперь сидел, опустив голову и прикрыв глаза.
«И словом о Никите не заикнется, а кажись друзья были», — подумал Егор Матвеевич, очищая для Василия рыбу от сухой ломающейся шкурки.
— А Никиту-то у нас казаки забрали… — сказал он, не дождавшись вопроса.
— Знаю. — Василий приподнял голову, но тотчас же снова опустил ее на руки. — Я его видал.
— Где видал? — разом спросили и Егор Матвеевич и Марфа Петровна.
— На барже мы вместе плыли — он новобранцем, а я арестантом. Он в Иркутск уплыл, а я сюда назад подался.
Егор Матвеевич взглянул на босые ноги Василия, на его измятую рубаху и сразу все понял.
— Водой ушел? — спросил он.
— Водой.
— Вплавь?
— Лодки нам никто не подаст, пришлось плыть.
Марфа Петровна вздохнула. Василий пошевелил пальцами голой ноги, как бы проверяя, хорошо ли они отогрелись.
— Где бросился? — спросил Егор Матвеевич.
— На барже, говорю, из Братского острога плыл. Где мог броситься, сам подумай…
— Да неужто ты в порог осмелился?
— Нужда пристегнет — осмелишься, — сказал Василий, поежился и потер лоб.
— Этакий порог проплыл?
— Пронесло… Между камней протащило… — Нагих еще ниже опустил голову и замолчал.
Егор Матвеевич стоял, роняя на пол лоскутья сухой рыбьей шкурки.
— Чего так сидеть-то, — сказала Марфа Петровна. — Переоденься и Егоровы сапоги обуй. К столу садись, самовар поставить недолго. Чаю попей, скорее согреешься, всухомятку какая еда…
— Чаю попью, жажда меня мучит, — согласился Василий. — Только света не зажигай…
Марфа Петровна пошла разыскивать для Василия одежду и обутки. Егор Матвеевич принялся щепать лучину для самовара.