Городовые, не поверив этому рассказу, арестовали на всякий случай Гарая. Поиски продолжались, но безрезультатно: Тайтса нигде не было — ни живого, ни мертвого.
Разгневанный пристав сам пришел в тюрьму и велел отпереть дверь камеры, в которой находился схваченный преступник. В углу на каменном полу лежал в мешке арестованный. Он был крепко связан веревкой и не двигался.
"Кажется, не дышит", — подумал Кукиев.
— Развяжите его! — приказал он городовым.
Те развязали веревку и стащили с арестованного мешок.
У пристава потемнело в глазах — перед ним лежал его помощник Тайтс. Во рту его торчал платок, глаза были закрыты.
Пристав и городовые были настолько ошеломлены увиденным, что никто сразу не догадался вынуть платок из его рта.
Наконец, придя в себя, Кукиев набросился на подчиненных:
— Болваны, идиоты! Любуетесь своей работой?! Вынуть платок!
Один из городовых поспешил выполнить приказание.
Губы у Тайтса посинели. Он был без сознания.
Пристав приказал принести носилки. Все забегали, засуетились…
— Остолопы! Бездельники! — не унимался Кукиев. — Вас всех надо расстрелять! Вздернуть на виселицу! Слышите? Олухи! На виселицу!
Принесли носилки.
— Доставьте немедленно в больницу! — приказал Кукиев. — Только старайтесь, чтобы вас видело поменьше народу!
В больнице Тайтс пришел в сознание. Открыв глаза, он обвел туманным взором присутствующих, казалось, искал кого-то. Но язык еще не повиновался ему, и он не мог вымолвить ни слова.
Пристав догадался, что он хочет видеть жену, и тотчас послал за ней человека.
Варвара Степановна скоро пришла. Увидев мужа в столь жалком виде, она расплакалась.
Тайтс продолжал бессмысленным взглядом взирать на окружающих, однако осмотревший его врач объявил, что жизни господина Тайтса ничто не угрожает, что он испытал нервное потрясение и скоро придет в себя.
Пристав Кукиев, успокоившись, направился в полицейский участок. Он вызвал городовых, принимавших участие в ночной операции вместе с Тайтсом, и набросился на них с бранью. Он грозился уволить с работы городового, который заткнул рот Тайтсу платком.
Однако городовые заявили в один голос, что их товарищ ни в чем не виноват, ибо они делали в точности все так, как им приказал сам господин Тайтс.
— Идиоты! — воскликнул пристав. — Как он мог приказать вам затолкать его в мешок?!
Городовые принялись наперебой рассказывать Кукиеву подробности ночного происшествия.
Выслушав их, пристав распорядился освободить людей, арестованных утром по подозрению в покушении на жизнь Тайтса.
Спустя час Гарай вышел из тюрьмы. Прежде всего он разыскал Бахрама и рассказал ему о том, что произошло ночью в его дворе:
— Я отвел Улухана к сестре, вернулся и уже собирался лечь спать. Вдруг вижу в окно: какой-то человек спрыгнул с забора в наш двор. Я тотчас узнал Тайтса. Сначала я хотел выждать, посмотреть, что он будет делать, но потом передумал, решил посмеяться над ним. Схватил лопату да как налечу на него: "Ах, сукин сын, грабить пришел?!" Тот от неожиданности, что ли, стрелять начал… Два раза выстрелил из пистолета в воздух. По правде говоря, я тоже струсил, убьет, думаю, дьявол, ни за что ни про что!.. Взял да заскочил в уборную. А она возле самых ворот. Видно, Тайтс решил, что я выбежал на улицу, кинулся к калитке, а там городовые!.. Они его приняли за Улухана, Остальное ты знаешь…
Бахрам хохотал до слез.
Глава пятнадцатая
После полудня Гаджи Хейри направился к крепости и обратился с просьбой пропустить его к подполковнику Добровольскому.
Часовой вызвал дежурного офицера. Гаджи Хейри рассказал ему, с какой целью пришел. Офицер скрылся за воротами.
Прошло немало времени. Владелец фабрики начал нервничать. Он хотел уже уйти, но потом передумал и остался ждать.
Наконец офицер пришел и велел часовому пропустить его.
Радуясь в душе и предвкушая успех, Гаджи Хейри торопливо засеменил за офицером. Во дворе крепости он увидел солдат, сооружавших из досок и камня какой-то дом. Через несколько минут он стоял в приемной перед дверью, ведущей в кабинет командира батальона.
Опять приказав Гаджи Хейри ждать, офицер прошел к подполковнику. Спустя минуту он появился и велел ему войти.
Подполковник Добровольский был в кабинете один.
— Прошу вас, садитесь, — обратился он к вошедшему.