— Успокойся, Тамара, пожалей свои нервы. Увидишь, все обойдется.
Это еще больше раздражало Тамару Даниловну.
— Он меня утешает! Можно подумать, я глупый ребенок! Сколько раз проверено: как только у тебя начинается меланхолия — в наш дом приходит беда. О, господи, как я страдаю!
Кукиев умолкал, чувствуя, что спор и пререкания с женой могут привести к очередному истерическому припадку, а это значит: к беде прибавится еще одна беда. Поэтому лучше помалкивать. Молчать, покориться и ждать веления судьбы.
Пристав предчувствовал, что ему не удастся спастись от когтей этого "бессердечного палача", — так он мысленно стал называть Добровольского в последние дни.
И Кукиев не ошибся: на третий день утром предчувствия начали сбываться. В кабинет пристава вбежал городовой, дежуривший в полицейском участке, и почтительным шепотом доложил:
— Приехали господин Добровольский.
В сердце Кукиева будто воткнули раскаленный ноле. Он вскочил с кресла и сделал было шаг к двери, чтобы встретить подполковника на пороге, но тот уже стремительно вошел в комнату, не здороваясь, подошел к столу и трясущимися от гнева пальцами принялся срывать перчатки. Левая бровь у Добровольского была вскинута вверх, что придавало его и без того злому, холодному лицу поистине дьявольское выражение.
Душа у пристава ушла в пятки. Он даже не знал, как вести себя, что говорить. Гневный взгляд подполковника буквально сверлил его. Однако гость молчал. Под этим взглядом пристав еще больше растерялся.
Наконец он неестественно улыбнулся.
— Прошу вас, господин подполковник, садитесь, пожалуйста.
— Я пришел сюда не сидеть, господин пристав, — небрежно бросил Добровольский, повернувшись к нему спиной.
Эти слова, сказанные с оскорбительной многозначительностью, не могли не задеть самолюбия пристава, однако у него не хватило смелости достойно ответить на них. Этот офицер, посланный на юг особым распоряжением императора Николая, важно носящий на своих плечах золотые погоны, мог в любой момент погубить его карьеру. При одной этой мысли пристав холодел.
Добровольский круто обернулся к Кукиеву.
— О причине моего к вам визита, господин пристав, вы, вероятно, догадываетесь…
Тот растерянно пожал плечами, его большая голова словно погрузилась в жирные плечи, и он стал похож на горбуна.
— Я полагаю, господин подполковник, что вас встревожило похищение арестованного солдата Дружина? Да, вчера вечером я случайно услышал об этом. Откровенно скажу, вначале я не поверил своим людям, подумал, что, случись это в самом деле, господин подполковник немедленно сообщил бы мне о происшествии. Но если это действительно так, мне очень жаль…
— Жалость оставьте при себе, — перебил пристава Добровольский. — Это чувство ведомо лишь слабым существам. Вам следовало немедленно принять меры. Ему жаль, видите ли!.. — Добровольский презрительно, мрачно рассмеялся.
— Разумеется, разумеется, господин подполковник, — поспешно заговорил пристав, — меры были приняты. — Пожалуйста, не думайте, будто арестованный преступник может бежать, а мы станем сидеть сложа руки, и ждать, когда он сам выдаст себя властям. Подобная халатность свидетельствовала бы о нашей политической слепоте, господин подполковник!
Добровольский подошел вплотную к приставу, надменно прищурился:
— О каких это принятых мерах вы говорите, господин Кукиев?
Пристав вдруг понял, что подполковник сам опасается неприятных последствий и напуган случившимся не меньше его, Кукиева. Он нарочно помедлил с ответом размышляя: "Вот оно что!.. Выходит, тебе и самому не очень-то весело. Все дуешься, важничаешь… Так и лопнуть недолго, господин начальник!"
Подполковник поморщился" выказывая нетерпение.
— Я слушаю вас, господин Кукиев!
Пристав пригладил усы.
— Хотя господин подполковник ничего не сообщил мне лично, я тем не менее не сидел сложа руки. Услышав о происшествии, я тотчас поставил на нога всех моих людей, дав им приказ обследовать все сомнительные места, взять под наблюдение все горные тропы и даже произвести обыски в домах подозрительных личностей. Напрасно только вы тотчас не поставили меня в известность о необходимости принятия мер…
Услышав, что поиски пристава пока не дали результатов, подполковник покачал головой, затем достал из кармана плоский серебряный портсигар и закурил. Из ноздрей его вырвались две тугие струи голубоватого дыма.
— Мы надеялись, они не успеют далеко уйти… — Казалось, Добровольский разговаривает сам с собой: он расхаживал по комнате, не обращая внимания на пристава. — Две мои роты днем и ночью прочесывали лес вдоль Балакендского шоссе, но на след беглеца напасть не удалось.