И снова это высокомерное пожатие плечами, пока он вышагивал передо мной.
— Не раньше твоего последнего крика. У тебя будут похороны, которые не уступят королевским, Эска. Я собираюсь водрузить твое тело на деревянный трон и пронести его по городу. Люди будут приходить, смотреть, кричать и, возможно, швыряться вещами. Простолюдины любят швыряться вещами. И, как только ты обойдешь весь город, я подожгу трон и все, что на нем, и весь Джанторроу будет смотреть, как ты горишь.
— Ты собираешься выставить мое тело напоказ на улицах для своего развлечения?
— О нет, не для меня. Ради людей, Эска. Они этого требуют. — Он произнес эти слова так, словно обращался к простушке. Как будто это было безумие народа, которого я не понимала. И именно меня называли чудовищем. — А теперь давай перейдем к делу.
Я уклонялась от этого человека, насколько могла, пока была привязан к стулу. Я сжала пальцы и как можно глубже вжалась в спинку стула. Это была непроизвольная реакция. После стольких мучений, после стольких дней пыток… Я знала, что меня ждет, и боялся этого, ужасалась этого. У меня были шрамы, некоторые старые, некоторые еще свежие, некоторые раны еще даже не закрылись. Некоторые я носила снаружи, другие внутри. Недели пыток, может быть, месяцы, я не могла сказать. Это приводит тебя в надлежащее состояние. Ты ожидаешь боли. Ты знаешь, что она приближается, и ничего не можешь с этим поделать. Я не хотела доставлять императору удовольствие видеть, как я робею, дрожу от страха. Я не хотела, чтобы он видел мои слезы, когда ожидание боли овладело мной, а ужас превратил мое неповиновение в насмешку. Я не хотела умолять об отсрочке. Но у меня просто не осталось сил сопротивляться. Он вырвал у меня все это. Когда император открыл сумку мастера Тивенса и стал рыться в ее содержимом, я умоляла его. Возможно, в этом есть доля правды, я уже была сломлена. Я умоляла его остановиться еще до того, как он начал, и мне никогда еще не было так стыдно за себя.
Император уже не в первый раз задумывался о проблеме с моей каменной рукой. Я ее не чувствовала, она почти не двигалась. Это был твердый камень, но он был частью меня. Однажды Император пытался отколоть от него кусок и расстроился, когда понял, что я ничего не чувствую. Но есть некоторые боли, которые выходят за рамки физических. Некоторые мучения не имеют ничего общего с травмой.
Император достал из черной сумки молот. Я уже видела такой раньше. Это был такой же молот, которым Приг вбивал маркер в стены туннеля. Молот для разбивания камней.
Меня охватила паника. Страх заставлял меня метаться, но наручники, прикрепленные к стулу, держали меня крепко. Двое из Стражей могилы, Рорк и Пиклстен, вышли вперед и держали меня на стуле, пока император делал несколько тренировочных взмахов молотом с радостной улыбкой на лице. Я что-то бормотала, умоляла, упрашивала. Я всматривалась в лица, которые попадались мне на глаза. Клюз отвернулся, мастер Тивенс задумчиво нахмурился. Прена сжала челюсти, уголки ее губ опустились, а глаза, встретившись с моими, наполнились жалостью. Я умоляла. Я, черт побери, умоляла!
— Помогите! — Моя мольба попали в глухие уши, только заставив Прену отвести взгляд. Но я что-то почувствовала внутри. Нет, это неправильно. Не почувствовала. Я что-то услышала. Голос, зовущий с огромного расстояния, так далеко, что до меня долетел только звук.
Император наклонился ко мне. «Никто не придет тебе на помощь. А теперь, я предлагаю тебе не двигаться». Он положил молоток мне на руку, чуть ниже локтя, в паре пальцев от того места, где рука превращалась в камень.
И снова голос, такой далекий. Шепот и ничего больше.
— Пожалуйста, — сказала я, качая головой, из моих глаз текли слезы. — Пожалуйста, не надо.
Император Арас Террелан улыбнулся и занес молот над головой.
Эскара.
Я закричала. И это был тот последний крик, который император хотел от меня. И это было последнее, что он когда-либо получил от меня.
Есть особый вид ужаса, который приходит, когда теряешь конечность. Он приходит вместе со знанием того, что часть тебя ушла и никогда не вернется. Я могла бы сказать, что потеряла конечность задолго до этого, когда она превратилась в камень, но тогда все было по-другому. Рука вроде как все еще была на месте. Плоть исчезла, ощущения пропали, но рука осталась. Больше нет. Ее больше не было. Я никогда больше не заключу в крепкие объятия того, кого люблю. Никогда больше не возьму в руки нож и вилку. Никогда больше я не буду владеть двумя клинками одновременно. Все это я не могла делать уже довольно долго, но внезапно мне показалось, что могла. Сейчас у меня не было левой руки. Обрубок заканчивался зазубренным обломком камня чуть ниже локтя. Я чувствовала себя легче и, как ни странно, тяжелее, чем когда-либо прежде. Остальная часть руки исчезла.